Ирина Шевченко - Там, где горит свет

— Боишься? — догадался парень. — Сама же говорила, до среды…

— Мы дома побудем, — пробормотала Софи. — Я на работе устала.

Устала, и лучшим отдыхом было бы прогуляться по свежему воздуху, увидеться с подругами, взять коньки и скользить, держась за руки, вокруг установленного в центре катка и украшенного к празднику святочного дерева. Но ей не хотелось, чтобы Тьен чувствовал себя виноватым в том, что она отказывается от этой маленькой радости.

— А хочешь, вместе пойдем? — спросил он.

Прозвучало это неожиданно, и в первую секунду девочка растерялась. А когда пришла в себя, оказалось, что она уже держит в руках какой-то сверток, за которым постоялец успел сбегать к себе.

— Ну, разворачивай, — приказал он.

— А…

— Подарок это. Тебе, — пояснил вор с таким безразличием, будто подарки ей — дело для него обычное, и чуть ли не ежедневное. — На новый год.

— Так может, пусть до нового года и полежит? — робко предложила Софи. — Два дня еще.

Вышло, словно она отказывается.

— Не выделывайся, мелкая, — парень раздраженно дернул губой. — Сейчас не возьмешь, потом не будет.

Разве так подарки делают?

Девочка обиженно засопела и думала уже заявить грубияну, что ничего ей от него не надо, но любопытство взяло верх. Она осторожно развернула плотную серую бумагу и на целую минуту забыла дышать. Внутри лежали коньки. И какие коньки! Не железки с ремешками, чтобы крепить к обуви, которые того и гляди соскользнут, а расчудесные ботиночки из коричневой кожи, ладные и добротно прошитые, теплые и мягонькие внутри, и к подошвам намертво приделаны блестящие лезвия — хоть капусту шинкуй.

…А если полозья сбить, ботинки по весне просто так носить можно будет. И на новую обувку тратиться не придется…

— Спасибо, — смущенно поблагодарила Софи квартиранта, прижав к груди нежданный подарок.

— Ты хоть примерь, — ухмыльнулся он. — Вдруг не подойдут. А если впору, одевайся и малого собирай. Вечерок погожий, нечего в четырех стенах сидеть.

Ботиночки пришлись по ноге. Тютелька в тютельку, даже обидно: на будущий год не оставишь.

Но девочка недолго расстраивалась. Не терпелось скорее оказаться на площади, опробовать подарок в деле. Теперь она и без провожатого пошла бы, но отказываться было неудобно. К тому же Тьен, к немалой радости малыша, взялся везти Люка, и Софи могла идти за ними налегке, обнимая сумку с коньками, и представлять, с каким восторгом, если не завистью, встретят подруги ее обновку.

Нужно было только придумать, как представить постояльца Анне и Амелии. Правду не скажешь. Может, кузен? Приехал откуда-то издалека… Но лучше бы ему просто в сторонке постоять, как будто он и не с ними.

Она раздумывала, как потактичнее, чтобы не обидеть, намекнуть об этом парню, когда дорога вывела к памятному проулку. С того вечера Софи ни разу больше не ходила этим путем и сейчас обошла бы, сделав крюк через парк, но изображавший резвую лошадку Тьен уже втащил салазки в темный проход между домами, и девочке ничего не оставалось, как пойти следом.

У сливного желоба парень резко затормозил. Разогнавшиеся саночки остановились, только ударив его по ногам, но он как будто и не заметил.

— Здесь? — спросил, обернувшись к застывшей позади девочке.

Софи кивнула. Холод прокрался под пальто вместе со страхом, и показалось, что она вновь видит перед собой бледное до синевы лицо, бескровные губы и желтые змеиные глаза…

— Кажется, припоминаю что-то, — неуверенно произнес вор. — Река и… Далеко отсюда до дома.

— Я салазки взяла, — смущенно пояснила она.

— Но, лосадка! — поторопил Люк.

— Сейчас поедем, — мягко пообещал ему Тьен. Обошел саночки и вплотную приблизился к девочке. — Я ведь тебя и не поблагодарил толком. И не отблагодарил. А жизнь, какая-никакая, все ж подороже фунта шоколада и пары коньков.

Софи осмелилась посмотреть ему в лицо. Глаза были не желтые, и зрачок не вытянутый, а лишь расширившийся, как обычно бывает при плохом свете, но ее это не успокоило: яркая зелень, и без того казавшаяся неестественной, теперь пугала странным внутренним светом. Словно не глаза, а две зеленые звездочки…

— Мне ничего больше не нужно, — прошептала она, дрожа, и одновременно с тем не в силах отвести взгляд от завораживающего сияния.

— Лосадка, лосадка! — требовательно позвал Люк. — Но! Впейод!

— Ох и нетерпеливый ездок попался! — шутливо всплеснул руками Тьен. — Бедной лошадке ни передохнуть, ни сена пожевать!

Не закончив разговора, он послушно впрягся в салазки и помчал хохочущего мальчишку к выходу из проулка.

А на площади Адмиралов все тревоги и страхи забылись сами собой. В переливе разноцветных фонариков и под звуки веселой музыки и смех гуляющих можно было думать лишь об одном: как бы поскорее найти свободную скамейку, стянуть сапоги и вдеть ноги в новенькие ботиночки, а потом резать ножами-полозьями сверкающий лед катка.

— Давай, помогу, — подошел Тьен, когда она, кое-как примостившись на краешке лавки, где нахохлившись, как воробьи на ветке, сидели тесным рядком наблюдавшие за играющей ребятней мамки и няньки.

Присев на корточки, парень поймал стыдливо подогнутую под скамью ногу и, не замечая протестов, стащил с нее сапог.

— Я сама… — жалобно пропищала Софи. Жар прихлынул к щекам: казалось, все на площади только и заняты, что смотрят, как он переобувает ее, заботливо подтягивая носки.

— Еще чего! — недовольно пробубнил Тьен. — Плохо зашнуруешь, навернешься на льду, а мне тебя потом разбитую домой тащить?

Нашло на него что-то. Видно, после проулка. И приятно вроде бы, да и впрямь самой неудобно было бы. Но стыдно-то как! Словно маленькую ее обхаживают. И носки на пятках штопаные-перештопанные…

— Софи! Вот ты где!

Сестры Ламиль объявились совсем некстати и уставились во все глаза: Ами на новые коньки подруги, а Анна на сидящего у ее ног молодого человека. Тьен, занятый шнуровкой, подошедших даже не заметил, а Софи снова сделалась похожей на спелую вишню.

— Здравствуйте, — пролепетала она, пытаясь при этом высвободить от непрошенного помощника свою ногу. — Мы только пришли… вот… А это…

Откуда девицы взялись, Тьен сразу и не понял, словно из-под земли выскочили. Обе рыжие (медные кудряшки торчали из-под пушистых шапок), синеглазые и любопытные. О том, что они сестры, только слепой не догадался бы.

— Виктор, — поднимаясь на ноги, представился он, пока Софи не успела его назвать.

Не учел, что у мелкой тут знакомые, а то заранее сговорились бы. Но сметливая девчонка и так не растерялась:

— Это мой… наш с Люком кузен. А это — Анна и Амелия.

— Очень приятно, — раскланялся вор, привычно прикидывая состояние барышень. Шубки на обеих новые, наимоднейшего в эту зиму фасона, да только не соболь и не куница, а кролик крашеный. А вот шапочки песцом оторочены, и под мехом золотые серьги блестят. Мещаночки, по всему, но из зажиточных.