nastiel - Пепел и пыль (СИ)

— Покажешь? — предлагаю я во второй раз, уверенная, что теперь-то он точно согласится.

Но, вопреки ожиданиям, Лукас поджимает губы и отрицательно качает головой.

— В последний раз, когда я держал в руках оружие, моей задачей была защита города и его жителей, — говорит он чуть погодя. — И у меня не получилось. — Лукас хмурит густые брови. Мне кажется, температура воздуха резко повышается. — С тех пор я недостоин носить оружие.

Он говорит о нападении химер на столицу.

— Сколько их было? — спрашиваю я.

Убираю меч в крепление.

— Казалось, будто сотни. Их не брал огонь. Они были голодны и набрасывались на нас, как на ходячий обед, — прежде не выражавший никаких эмоций Лукас на мгновение сжимает челюсть так крепко, что желваки ходят. — Половина из них была пустышками, но мы не сразу это поняли.

— Пустышками? Как это?

— Для каждой химеры ведьмак, за всем этим стоящий… — Лукас замолкает и бросает на меня вопросительный взгляд. — Влас, кажется? — Я киваю. — Он создал дубль. Пустышку. Они только кажутся настоящими, но на деле состоят из живой энергии, способной поглощать оную и выдавать обратно.

Я вспоминаю, как химеры на моих глазах начали двоиться. Так вот, что это такое!

— Хочешь сказать, попади в него огненный шар…

— Прежде чем исчезнуть, пустышка кого-нибудь им поразит.

— Явно непростая магия…

— Ну, насколько я понял, Влас — мрачная гончая. Их поэтому так и мало, что они способны на многое, но не многое могут вынести.

Перед глазами возникают руки молодого парня, исполосованные чёрно-угольными шрамами. Всякая магия имеет цену, но та, которую использует Влас, явно стоит слишком дорого.

— Значит, — протягиваю я, меняя тему. — Ты не научишь меня? — Лукас качает головой. — Но ты ведь можешь хотя бы посмотреть, правильно ли я делаю? И давать какие-нибудь указания?

Лукас пожимает плечами, что при его скромной манере выражать эмоции вполне себе можно расценить за согласие.

— После того, как твои друзья лягут спать, встретимся на выступе, где ты часто проводишь время. Когда воздух свеж и чист, а вокруг нет снующих зевак, концентрироваться на своих движениях гораздо легче.

***

— Насколько силён Влас? — спрашиваю я.

Поделилась информацией Лукаса, о которой почему-то раньше все упомянуть забыли, и вот что получила: Ваня, Нина, Саша, Бен и Лена в наладоннике молчат уже почти минуту, переваривая всё это.

— Виола сказала, он учился в Академии, пока его не выгнали за нарушение внутреннего устава, — говорит Лена.

Видит её только Ваня, направивший экран наладонника на себя.

— В чём он провинился?

— Использовал инвентарь в личных целях. Это строго запрещено, особенно, если пойман не в первый раз.

— А хотите знать, насколько умён был Христоф?

Вместо звука голоса Лены динамик наладонника разрывают какие-то помехи. Я вжимаю голову в плечи и жду, пока они прекратятся.

— Я подняла все имеющиеся записи о нём, — наконец слышна Лена. — Дмитрий говорил только о научных конспектах, но оказывается, у нас был ещё и его личный дневник… Его мало кто использовал за ненадобностью. Мне пришлось полдня разбирать всякий бумажный хлам, но оно того стоило! Эти записи многое объясняют. И я даже… Слава, всё, что ты сказала, теперь имеет больший смысл. Я начала понимать Христофа…

— И ты туда же? — прыскает Бен. — Не хотите организовать его фанклуб? Развесим плакаты, купим шарики, пригласим Власа как его ближайшего родственника и будем задавать глупые вопросы, типа: «Какой у Христофа любимый цвет?».

Сейчас Бен напоминает мне Авеля. Несмотря на то, что лично я его не знала, могу представить, что похожие мысли были в его голове, когда Христоф пришёл к нему с идеей, пусть и на первый взгляд странной и дикой, но на деле очень разумной. И Авель отказался дать Христофу шанс… Так и сейчас Бен отказывается понимать, что не всё то зло, что выходит за рамки нашего понимания.

— Как уже говорил Дмитрий, Христоф не ставил целью создание химер как таковых…. Не знаю, почему нас учат именно истории о поехавшем на генетических экспериментах страже. Его дневник, — снова шум, в котором я теперь отчётливо различаю хруст грубо перелистывающихся страниц. — Христоф лишь хотел защитить людей от вирусов, попавших в наш мир после открытия призмы.

— Хочешь сказать, он пытался спасти нас? — скептицизм Бена виден во всём: и в напряжённо сжатой челюсти, и в приподнятых бровях, и в улыбке, пропитанной ядом.

— Не хочу, а говорю. Утверждаю. Вот вы, например, знали, что его мать была не просто аптекаршей, а гениальным фармацевтом? Мария не была ни ведьмаком, ни нимфой — она не обладала магическими способностями, но при этом её настои, мази, сборы, свечи и порошки вытаскивали людей с того света! В дневнике Христоф пишет, что когда его мать заболела, врач осмотрел её лишь единожды и прописал постельный режим и один из её собственных отваров от простуды. Она умерла спустя месяц, задохнувшись. В этот момент Христоф был рядом и держал её за руку… Он пишет: «Мама посмотрела мне в глаза и сказала, чтобы я позаботился о Сью. А потом вдохнула страшно и отрывисто, словно кто-то сдавил ей лёгкие. Кровь потекла из её рта и носа, и тогда я понял, что всё кончено».

Я вздрагиваю всем телом. Бен краем глаза косится на меня, но я делаю вид, будто этого не замечаю. Не могу представить, что случилось бы со мной и Даней, если бы мама умерла на наших глазах.

— В тот же момент в записях появляется некий З. Христоф пишет, что этот З. очень странный. Первый день после смерти Марии он не отходил от её кровати и почему-то не подпускал детей. А после похорон исчез и вернулся только, — Лена замолкает. Снова шелестят страницы. — Да, точно: вернулся за несколько дней до того, как умерла младшая сестра Христофа, Сью. Симптомы были те же, и Христоф говорил об этом отцу и Авелю, но они… Я не понимаю, они, по словам Христофа, никак на это не реагировали. Разве такое возможно?

— Тебе стоит познакомиться с моими предками, — говорит Бен. — Они, наверное, только и обратят на меня внимание, когда получат моё тело грузом двести.

— Прости, но мы можем хотя бы день о тебе не говорить? — спрашивает Нина.

Бен со смесью удивления и шока на лице сначала оборачивается на подругу, развалившуюся на кровати позади нас, сидящих на ней, а потом, буркнув что-то себе под нос, опускается на пол, обхватывает колени и подтягивает их к груди.

— После смерти сестры З. никуда не ушёл, — продолжает Лена. — Христоф пишет, что они стали много времени проводить в лаборатории Марии. З. оказался умнее любого, кого знал Христоф — даже Авеля. Последнего, кстати, Христоф упоминает так часто, что других намёков не надо — сразу понятно, внук деда не очень любил.