nastiel - Пепел и пыль (СИ)

— Ты чего, обиделась? — Даня трясёт меня за плечо.

— А пинок под столом тебе ни о чём не сказал? — огрызаюсь я.

— Я же пошутил. Ну Слава-а-а…

Я оборачиваюсь на брата. Даня сдвигает брови, надувает губы. Строит такую мину, что не улыбнуться просто невозможно.

— Романовы! — собственная фамилия заставляет вздрогнуть.

И опять эти недовольные взгляды со всех сторон. Вот сейчас я не прочь воспользоваться магией и куда-нибудь исчезнуть.

— Извините, — произношу я и слышу, что говорю это одновременно с Даней.

— Хотя бы потише, — вздыхает Лидия Юльевна. — Просить вас замолчать я уже даже пытаться не буду.

— Это правильно, — еле слышно добавляет Даня.

Я беззвучно хихикаю.

Лидии Юльевне удалось сделать то, чего не удалось мне: среди других одноклассников и Лия обернулась на меня через плечо. Я не успеваю никак среагировать на это, когда подруга улыбается, а затем показывает мне свой телефон и что-то произносит одними губами.

— Чего? — вслух переспрашиваю я.

— Думаю, она хочет, чтобы ты глянула свой мобильник, — шепчет Даня за спиной.

Лезу в карман джинсов, достаю телефон. На экране и правда горит оповещение о новом сообщении.

«Прости! Ал — это сын друзей моих предков. Он приехал из моего родного города. Потом всё тебе расскажу, обещаю».

Я показываю сообщение Дане.

— Откуда она?

— А?

— Родной город у неё какой, спрашиваю?

Я открываю рот, чтобы ответить, но внезапно понимаю, что сказать-то мне нечего. Что я вообще знаю о прошлом Лии?

— Понятия не имею, — говорю я, медленно поворачиваясь на стуле.

— Да уж, — Даня качает головой. — В людях ты разбираешься ещё хуже, чем в музыке.

Мне бы обидеться на его слова, но вместо этого я задумываюсь. Лия перешла в нашу школу в восьмом классе, и мы с ней как-то сразу спелись, да так, что уже через неделю я спокойно могла назвать её своим другом. Но что я знаю о ней в сухом остатке? Её зовут Лия Вебер, её родители — бизнесмены с немецкими корнями, и большинство времени их нет в городе по работе. Ей семнадцать, как и мне. Она дева по гороскопу и невероятный счастливчик по жизни. Она нереально одержима всем золотым (до неё я ни разу не видела, чтобы человек носил больше десяти колец разом), а ещё всюду таскает с собой тетрадь для личных записей, в которую никому не позволяет заглядывать.

Вроде, всё. Не густо.

— Может, они скандинавы? — шепчет Даня.

— Спешу тебе напомнить, — я добавляю голосу как можно больше скептицизма. — У меня тоже светлые волосы.

— Но я ни разу не видел, чтобы ты разговаривала, скажем, по-норвежски, — Даня пожимает плечами.

У меня не находится достойного ответа, поэтому я, как делаю это обычно в таких ситуациях, закатываю глаза и цокаю языком.

Лидия Юльевна заканчивает свою речь словами о том, что у тех, кто ещё не взялся за ум, сейчас для этого есть последний шанс (почему мне кажется, что она смотрит на меня, когда говорит это?), а потом просит некоторых ребят сходить до библиотеки и забрать книги на новый учебный год. Я вызываюсь добровольцем, потому что не хочу сидеть за партой в одиночестве и смотреть, как Лия продолжает общаться с Алом и игнорировать меня.

Нас собирается двенадцать человек, и всей толпой во главе с самой Лидией Юльевной мы идём в сторону библиотеки.

— Хочешь, мы его загуглим? — спрашивает Даня.

— Кого?

— Ала.

— Как ты себе это представляешь?

— Не знаю, я просто терпеть не могу, когда ты злишься, вот и пытаюсь придумать хоть что-то.

Даня разводит руками и опускает плечи. Я толкаю его в спину, затем обнимаю, прижимаясь щекой к его плечу.

— Ты лучший брат в мире, — заверяю его я.

— А ты всё-таки подумай насчёт психиатра, — произносит он.

Я фыркаю вместо ответа, ускоряю шаг и, пробираясь через одноклассников, встаю позади Лидии Юльевны. Кажется, она замечает это, потому как чуть поворачивает голову в сторону.

— Ярослава, — произносит она. Мне приходится поравняться с ней. — Как прошло лето?

Девяносто один день из девяноста двух я морально деградировала в интернете, разлагалась на диване или шаталась по улицам города без причины, а вот вчера, например, ко мне заявились странные парни и отвели в не менее странное место, где я видела двух оборотней и познакомилась с мужчиной, который умеет колдовать.

Что же вам, Лидия Юльевна, ответить?

— Нормал, — говорю я. Тут же поправляюсь, когда учительница меряет меня недовольным взглядом: — …льно. Нормально.

— Ездила куда-нибудь?

— Нет.

— Может, завела новые знакомства?

— Неа.

— На улицу-то хоть выходила?

— Ну, было пару раз.

Лидия Юльевна поворачивается на меня. Её брови складываются домиком, выражая, кажется, что-то вроде сомнения вперемешку с удивлением.

— Неужели совсем ничего интересного за лето не произошло?

Такой простой вопрос, сказанный с такой особой интонацией, ставит меня в ступор. Я смотрю на Лидию Юльевну, она — на меня. Помимо диалога, который мы ведём вслух, явно проходит какой-то параллельный немой разговор.

Губы женщины дёргаются в ухмылке.

Было бы менее очевидно, если бы она встала посреди школьного коридора с мигающей яркими лампочками табличкой «Я знаю» в руках.

Ничего ей не ответив, я замедляю шаг, позволяя Лидии Юльевне и некоторым из одноклассников снова выйти вперёд.

Нет, ну этого просто не может быть…

— Всё нормально? — спрашивает кто-то.

Я оборачиваюсь. Даня разглядывает моё лицо, нахмурившись.

— Ага.

— Уверена?

Я киваю, но на самом деле чувствую какое-то неприятное ощущение в животе; как позор, когда стоишь у доски неподготовленный и ловишь на себе осуждающие взгляды всего класса.

— Пойду, дойду до туалета, — говорю я. — Скажешь Юльевне?

— Разумеется, — кивает Даня.

Его взгляд на своей спине чувствую всю дорогу до поворота, за которым исчезаю, преодолев метров десять.

В туалете включаю воду, быстро умываю лицо. Затем какое-то время смотрю на своё отражение в зеркале над раковиной, пытаясь распознать явные признаки паранойи или шизофрении, но кроме тех же мешков под глазами, которые появились ещё ранним утром, ничего не нахожу. Тогда, не выключая воду, пячусь назад и с ногами забираюсь на подоконник напротив раковины.

Тошнота медленно отступает, и на её место приходит что-то другое: менее горькое, но такое же тяжёлое.

— Если она знает, что, конечно, не имеет смысла, но мало ли, то как понять, кто ещё может быть в курсе? — бурчу я под нос и опускаю глаза на свои руки.

Буквально несколькими часами ранее они трогали настоящую магию. Кажется, это было так давно. Но самое странное не то, что всё это действительно было (отсутствие пружинки на столе и присутствие недосыпа не могут врать!), а то, что я не могу ни с кем об этом поговорить. Наверное, именно это сейчас и разрывает меня изнутри: если среди моих знакомых кто-то и правда осведомлён о стражах, то я всё равно не могу просто подойти к любому из них и спросить: «Эй, приятель, ну-ка скажи мне, как давно ты знаешь о других мирах?».