nastiel - Пепел и пыль (СИ)

— Что ты делаешь? — Нина хлопает себя ладонью по лбу. — Как ребёнок, честное слово!

Но Бену всё равно. Он сияет, как начищенная до блеска поверхность меча. Я совсем не обращала внимания, но, похоже, он действительно очень переживает, что ему приходится притворяться хранителем. Сейчас, снова попав в привычную стихию, Бен выглядит по-настоящему счастливым.

Но как же смешно обмундирование смотрится на высоком и худом Алексее!

— Бен? — окликаю я. — А помнишь, как ты утверждал, что мне придётся как минимум полгода учиться, чтобы сразиться с тобой на равных? — Развожу руки в стороны. — Смотри, как всё поменялось!

Бен наверняка и сам понимает, что сейчас ему со мной не потягаться. Алексей — хранитель. Он не приемлет насилие, и Аполлинария, будучи разумным человеком, уважает такой его выбор, хоть иногда и пытается разобраться, почему же она в него умудрилась влюбиться.

— Ты меня на «слабо» берёшь? — спрашивает Бен, прищурившись.

— Ну, допустим.

Сейчас я одержу над Беном победу в любом случае, и меня это радует даже сильнее, чем должно. Я легко могу отомстить ему за синяки на рёбрах и за позорные падения на холодные маты. Но это будет не моя заслуга, а заслуга долгих и упорных тренировок другой девчонки.

Бен гремит оружием и принадлежностями, снимая их с себя и складывая на пол.

— Давай, — говорит он, маня меня к себе. — Борись со мной!

Я качаю головой.

Хочу, но не могу. Иначе чем я лучше Риса, если любой ценой готова получить желаемое?

— Не сейчас, — бросаю небрежно. Иду к Бену, но не для того, чтобы ловко уложить его на лопатки: вместо этого подбираю кое-какое оружие и несу его на место. — Я не сражаюсь с теми, кто не может держать ответный удар.

Бен что-то ворчит в ответ, но я не различаю его слова за скрежетом лезвий ножей, которые тру друг о друга ради забавы. В какой-то момент кажется, что от них летят настоящие искры.

Грубый толчок в спину выбивает почву у меня из-под ног. Я падаю вперёд, но чудом успеваю развернуться и схватить своего горе-обидчика за накрахмаленный воротник рубашки. Бен возмущённо вскрикивает. Весь удар, благодаря его весу, я принимаю на свои спину, затылок и копчик. Хватаю ртом воздух, но в лёгких словно раскалённый свинец. Да ещё и Бен своими руками давит на живот. В отместку я дёргаю ногой, только чудом не попадая ему по причинному месту.

Бен нависает надо мной. Между нашими лицами не больше пары сантиметров. Длинная светлая чёлка Алексея щекочет мою переносицу. Аполлинария во мне смущена такой близостью с объектом своих воздыханий. Ещё секунда, и я совсем не вижу Бена. Только Алексея и его веснушки (у Бена они рассыпаны по верхушкам щёк) на тонком носу, поджатые от напряжения губы (которые, я помню, у Бена похожей формы, но пухлее), раскрасневшиеся скулы и зелёные (что контрастирует с бледным голубым серебром радужки его потомка) глаза, которые продолжают излучать тепло, несмотря на засранца, временно завладевшего этим телом.

Кажется, теперь я понимаю, что же такого Аполлинария нашла в Прохоровых.

— Может, слезешь с меня? — спрашиваю я и с удивлением обнаруживаю, что голос звучит хрипло.

Бенов долгий выдох шевелит мои ресницы. Бен привстаёт, отбрасывает себя в сторону. Там перекатывается на живот. Я пытаюсь подняться. Упираю ладони в пол и тогда чувствую резкую боль в левой. Одновременно со мной шипят от неприятного ощущения Бен и Нина, которая, тем временем, успела исчезнуть в кладовой и не застала нашей стычки.

— Ну, и кто из вас, умников, поранился? — кричит она недовольным голосом мамочки, уставшей от слежки за своими несовершеннолетними спиногрызами.

— Не я! — бодро отмечает Бен.

— Слава?

Ребром ладони я отталкиваю ножи прочь, чтобы не усугубить ситуацию. Да что со мной не так? Почему нельзя быть аккуратнее? Родя прав, такими темпами я долго не проживу!

— Тебе не надоело шишки собирать? — спрашивает Нина.

— До тошноты, — подтверждаю я.

В тренировочном зале, несмотря на повышенный уровень травмоопасности, нет ни аптечки, ни даже банальных бинтов: всё хранится в больничном крыле. Потому, чтобы остановить кровь, Нина снимает с себя жилетку, оставаясь в одной рубашке, и использует её как неплохую хлопковую повязку.

— Очень мило, — говорю я. — Включить на фоне сопливую песенку и сойдёт за сцену из романтической комедии.

Нина усмехается моим словам и бросает что-то про лесбийский подтекст. Бен подбирает ножи и возвращает их на место. Когда снова выглядывает из-за стеллажей, я вижу вину на его лице.

— Прошло два дня, а я уже на стенку лезу. Вместо того чтобы тренироваться, тянет книжки почитать. Так что ты извини, — Бен кивает на мою руку. — Я не хотел.

— Забыли, — я сжимаю ладонь в кулаке, проверяя, насколько сильная боль. — Только скажи мне, гений, кто тебя со спины научил нападать?

Бен улыбается, заметно расслабляясь.

— Татьяне не рассказывай, — просит он фальшивым умоляющим тоном. — Иначе она меня убьёт.

— Да, ты явно не в списке её любимчиков.

— Вообще-то, наоборот, — встревает Нина. — Татьяна довольно странно выражает свою привязанность. Если ты получаешь от неё оплеухи, подзатыльники…

— Сломанные пальцы, вывернутые запястья, — дополняет Бен.

— Значит, она особо сильно о тебе беспокоится. Это вроде маминых объятий и поцелуев, только наоборот.

— А если она относится нейтрально или даже хорошо?

— Значит, ей на тебя параллельно. И это хуже всего — понимать, что человек, который в определённых аспектах теперь заменяет тебе семью, считает тебя последним из своих детей.

Надо взять на заметку.

Всё, что Бен вытащил, дабы поиграться, мы заносим обратно, и вместо этого идём к подвешенным мешкам — имитации груш для битья.

— Вспомним, как сражаться без оружия, — произносит Нина. Затем кивает на Бена и добавляет: — А кому-то придётся учиться с нуля.

— Вам обеим огромное удовольствие доставляет напоминать мне об этом каждые пятнадцать секунд? — сетует Бен.

— Может быть, — отвечает Нина, сладко улыбаясь.

Бен корчит недовольную рожу, но как только я начинаю молотить мешок, вытаскивая из воспоминаний Аполлинарии кое-какие удары, он перестаёт паясничать и всё внимание уделяет моим приёмам. У меня дежавю, с той только разницей, что сейчас я — ведущий игрок, а Бен — слабенький, ни на что не годный новичок.

— Будь любезна, — спустя некоторое время, задыхаясь от непривычных для тела хранителя нагрузок, говорит Бен. — Сотри эту тупую улыбку со своего лица.

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — произношу я.

Бен замахивается кулаком в мою сторону, но для меня его движения слишком медленные. Я уклоняюсь, Бен теряет равновесие и шлёпается щекой о поверхность мешка.