nastiel - Пепел и пыль (СИ)

Бен… Я совсем не чувствую его.

И вот наконец среди дыма и лиц, мне малознакомых, появляется то, что смазано из-за мешающихся между собой видений Нины и Никиты. Нина жива. Она хромает на одну ногу, и я вдруг ощущаю отголосок боли в правом бедре.

Однако это не мешает мне бегом устремиться к Нине.

— Слава? — Нина удивлённо поднимает брови, когда замечает меня.

Выдыхает долго, облегчённо. Я оказываюсь совсем рядом, мы обнимаемся.

— Ты в порядке? — спрашиваю я, перекидывая руку Нины себе через голову, чтобы ей удобнее было идти.

— Одной из химер удалось перекусить моей ногой, — отвечает Нина. — А в общем и целом, нормально. Сама? Я, клянусь Богом, видела, тебя ранили!

— Это Христоф, он… Спас меня, но не смог спасти Розу.

— А сам он где сейчас?

Нинин вопрос предельно понятен, как и ответ, который мне необходимо дать: Христоф умер, и больше он никогда и никому не сможет навредить. Но я не могу произнести это. Как не пытаюсь, ком в горле не даёт и слова сказать.

Но ведь Нина умная. Она всё понимает. А потому кивает, поджимает губы и устремляет взгляд точно перед собой.

— Значит, всё кончено? — Снова заговорить Нина решает, когда мы добираемся до одной из скамеек. — Химеры перебили всех, кто оказывал сопротивление, — тут же сообщает Нина, не давая мне ответить на её же вопрос. — В конце концов, стражи сдались и перестали сражаться, и только тогда они отступили. Я видела, как три химеры, те, что с крыльями сирен, подхватили своих братьев и сестёр и вылетели через дыру в стеклянном потолке. Сложно сказать, сколько их было… Пятеро? Шестеро?

— Значит, всё кончено, — повторяю я слова Нины, но в этот раз утвердительно.

Беру её за руку, переплетая пальцы. Она крепко сжимает мою ладонь. Свободной рукой я вытаскиваю из сапога тот самый нож с запёкшейся на лезвии кровью. Именно им я перерезала Нити Времени Христофа.

— Знаешь, — вдруг говорит Нина. — Бен рассказал мне, что видел Ваню перед тем, как мы переместились сюда. Ваня — оборотень. И он тогда спас тебе жизнь.

Я качаю головой. Врать бесполезно, но я просто не понимаю, почему Нина решила заговорить об этом именно сейчас, и почему до этого она молчала?

— По словам Бена, ты не сильно была удивлена увиденному, — продолжает Нина. — Всё потому, что ты знала, да?

— Да.

— И держала это в секрете от других?

Похоже, под конец Нина решила выпытать у меня, почему при всём своём желании работать в команде, я продолжаю огораживать себя секретами: своими и чужими. Я бы и хотела придумать что-то в оправдание, но у меня не осталось на это сил. Лишь смотрю на Нину, пытаясь во взгляд вложить всё, чего не могу произнести.

— В такой сестре и нуждается Ваня, — вдруг говорит Нина то, чего я ну никак не ожидаю. — В доброй, верной и смелой.

Я киваю. Пока слёзы окончательно не помешали мне чётко видеть, подцепляю ножом свои Нити Времени.

— Мы возвращаемся домой, — произношу тихо.

И одним быстрым движением наконец освобождаю себя.

***

Вокруг никого. Всё белое: стены, пол, потолок. Я не вижу углов, стыков, переходов. Это не помещение, скорее, пространство. Что это за место?

— Так вот ты, значит, какая, Ярослава, — говорит голос в моей голове.

Белизна передо мной сгущается, темнеет, образует форму человека. Это девушка. Она старше меня, но не намного. У неё длинные рыжие волосы, заплетённые в косу. Лицо миловидное, но язык не повернётся назвать её красавицей.

Та, чьё место мне пришлось занять, стоит сейчас в шаге от меня, во плоти, скрестив руки на груди, и изучающе меня разглядывает.

Аполлинария Рюрикович. Моя настолько дальняя родственница, что это уже даже не считается.

Я не знаю, что мне сказать. Извиниться за варварское, но вынужденное вторжение в её тело? Объяснить, что другого выхода у нас не было?

— Не утруждайся, девочка, — опуская руки, произносит Аполлинария. В её взгляде нет ни ненависти, ни укора, ни обвинения. — Ты делала то, что должна была. Пока ты была мной, я была тобой, а потому я чувствовала всё, чем болело твоё сердце. — Аполлинария тяжело вздыхает. — Ты этого не знаешь, но ты очень сильная, совсем как я.

Я вспоминаю, что Христоф, когда мы с ним встретились тогда ещё через амулет, сказал что-то очень похожее. Становится трудно дышать. Я прикладываю кулак к груди, заставляя грудную клетку сопротивляться.

— Эй, — Аполлинария делает шаг мне навстречу. Она протягивает руку, и её ладонь ложится мне на плечо лёгким порывом тёплого ветра. — Не надо корить себя за ошибки, которые совершил кто-то другой. У тебя и без этого полно демонов, которых необходимо победить. — Аполлинария вглядывается в моё лицо в поисках чего-то. Её собственное прямо на моих глазах превращается в лицо старухи. Рыжие волосы окрашивает платиновая седина, морщины кружевными узорами покрывают руки, шею, веки. — Ты ещё так юна. Ты сможешь добиться чего угодно, если пожелаешь. Молю тебя, девочка, не сиди на месте, сложа руки. Люби мир, который нуждается в тебе. Не плачь по тем, кто ушёл. Смейся трудностям в лицо. Оставайся верной себе, что бы ни случилось.

Мамины родители не жили в Старом мосте, а потому сейчас Аполлинария предстаёт передо мной не просто как какая-то родственница, а как настоящая бабушка: наставница и советчица и единственный человек, который знает, какие слова я хочу услышать.

Я понимаю, о, как я понимаю Бена, который так и не смог отпустить воспоминания о дедушке!

Аполлинария начинает исчезать. Не сразу, а медленно становясь прозрачной. Последним, что она говорит мне, прежде чем окончательно покинуть, становится фраза, которую я часто слышала от Дани — вечном свидетеле моих панических атак:

— И только дыши.

Я следую её совету: делаю глубокий вдох, затем долго выдыхаю. И вдруг всё проясняется. Я знаю, где нахожусь. Это четвёртое измерение, то самое, о котором говорил Христоф. Я ещё не дома, но уже не в жизни Аполлинарии, не в будущем и не в настоящем. Я где-то, что содержит все времена сразу. И как только я понимаю это, белизна наполняется картинками. Каждая из них превращается в объёмное видение, когда я останавливаю на ней свой взгляд: это люди, с которыми я хоть раз пересекалась, это места, которые я видела хоть одним глазком, это каждое из моих самых потаённых желаний.

Я вижу всё, что со мной когда-либо происходило, начиная от первого шага и заканчивая первым поцелуем…

Стоп. Но первый раз был с Беном, а это… кто этот черноволосый парень?

Я растерянно таращусь на калейдоскоп меняющихся событий и в какой-то момент понимаю, что перестаю узнавать собственную жизнь. Дмитрий рядом с матерью, и они не выглядят так, словно не общались уже больше десяти лет. Я стою рядом с Даней и Ваней, и когда Ваня снимает очки, его глаза не меняют свой естественный карий цвет. Я в комнате с Виолой, и она показывает мне свою семейную фотографию, но на ней нет Рэма. Я нахожу Сашу на заднем дворе штаба и с трудом оттаскиваю его, пьяного, до комнаты. Лия заходит в класс под руку с незнакомой светловолосой девушкой. Я даже не смотрю на свою подругу, мой взгляд соскальзывает на Даню и Амелию, которые следуют за Лией. Прежде чем разделиться, чтобы сесть со мной рядом, Даня целует Амелию в губы.