Мapинa Cyржeвcкaя - Ветер Севера. Риверстейн

За ареем толпились испуганные воспитанницы и привратник, вооруженный колченогим табуретом. За ними кучковались наставницы. На безопасном расстоянии блестела глазами мистрис Божена и постукивала кончиком хлыста по голенищу сапог Гарпия.

Появление Ксени с распущенными волосами и в длинной, до пят, рубашке на фоне освещенного проема двери произвело эффект взрыва: послушницы завизжали, Аристарх завыл, привратник бросил табурет и дал деру, а наставницы истово замахали руками, осеняя себя божественным полусолнцем.

Ксеня застыла. Толпа тоже.

– Я извиняюсь, конечно, но что это вы все тут делаете? – изумилась девушка. – И кто тут, простите, мертвяк? – и осмотрелась заинтересованно.

– Ты мертвяк и есть! Нежить восставшая…

– Я? – поперхнулась Ксеня и уточнила с искренним участием: – Учитель, вы с ума сошли?

Все как по команде воззрились на Аристарха. С вытянутыми руками, всклокоченной бороденкой и вытаращенными глазами он так точно соответствовал образу скаженного, что Божена не выдержала, хмыкнула. Вслед за ней смешки раздались в тесных рядах послушниц.

– Уме-е-ертвие! – завыл Аристарх не совсем уверенно, особенно напирая на звук «е». Сходство со скаженным козликом стало абсолютным.

Кто-то уже откровенно захихикал.

Резкий властный голос остудил всех, как ушат ледяной воды, вылитой за шиворот.

– Будьте добры объяснить, что здесь происходит!

Мы в едином порыве вытянулись в струночку. Ксеня посторонилась, пропуская в каморку высокую и прекрасную в своей ледяной красоте женщину, урожденную графиню, мать-настоятельницу нашего приюта – Селению Аралтис Гриночерсскую.

В нашем приюте сейчас проживали около сорока воспитанниц. От самых маленьких, пятилетних, до выпускниц. И восемь наставников: семь женщин и Аристарх.

И все мы, как один, испытывали благоговение, переходящее в священный трепет, перед нашей матерью-настоятельницей.

Леди Селения необычайно красива. Высокая, светловолосая, с прозрачными зелеными глазами, похожими на драгоценные изумруды или глубокие воды лесного озера. Кожа ее светла как снег, брови прочерчены так красиво и тонко, словно их нарисовал художник, губы яркие. И хоть красота ее похожа на красоту острой льдинки, оторваться от созерцания ее невозможно.

Мы одинаково сильно восхищались ею и боялись ее.

– Я жду, – чуть удивленно осмотрев нас, поторопила она.

– Матушка, не губите! – Данина очнулась и бросилась на колени, приложившись губами к тонкой руке в замшевой перчатке. – Воспитанницы хворобой студеной разболелись, вот я и велела их сюда перенести, дабы других не заразить! Три дня их настойками-снадобьями поила, травами обкладывала, смолой окуривала, вылечила! Выздоравливают девочки, скоро ни следа хворобы не останется!

Леди Селения осмотрелась, потянула носом, словно принюхиваясь. На гладком, как алебастр, лице отразилось недоумение. Она застыла посреди каморки, даже руку от травницы не убрала, словно забыла.

– Врут, – проблеял от двери Аристарх, – чернильную гниль принесли в наш дом, греховницы! Нежить они давно, умертвия! Все тут ляжем, если…

– Тихо, – мать-настоятельница мазнула взглядом ледяных глаз по Ксене, обернулась ко мне. Я постаралась выдержать ее взгляд, хотя, честно, хотелось спрятаться под одеяло. Если бы она стала расспрашивать, боюсь, я бы не выдержала, все ей выложила. И про Зов, и про чернильные пятна на теле Ксени, и про скрытного Данилу… И даже про то, как по ночам хлеб таскаю из трапезной!

«Только не спрашивай, только ничего не спрашивай», – взмолилась я про себя.

Селения еще постояла, раздумывая, и резко отвернулась, взметнув шелковые юбки.

– Арей Аристарх, не говорите глупости! Очевидно, что гнилью послушницы не больны и однозначно живы. Девочки, вы освобождаетесь от занятий до полного выздоровления. А сейчас всем разойтись по комнатам, – сказала настоятельница, не повысив голос, но через минуту толпу из коридора как ветром сдуло! Обиженный арей испарился быстрее всех. Разочарованно щелкнув кнутом и сверкнув глазами, удалилась и Гарпия.

Дверь каморки со стуком закрылась. Данина, кряхтя, поднялась с колен.

– Ошиблась я, – ни на кого не глядя, сказала она, – ошиблась. Видать, не гниль то была…

Я недоверчиво промолчала. Ксеня, не умеющая долго молчать и тем более грустить, плюхнулась на кушетку.

– Ох, как есть-то хочется! – воскликнула она. – Целого медведя сейчас бы съела! Живьем!

Мы с облегчением рассмеялись, а потом я все-таки заплакала. Ну не удержалась.

Глава 5

Все же подруга была еще довольно слаба. Чем бы Ксеня ни болела, а по молчаливому соглашению мы не обсуждали это, выздоравливала она медленно, словно нехотя. Тело, сгоравшее в горячке, с трудом набирало жизненные силы, к тому же наше скудное довольствие не способствовало их скорейшему возвращению.

Решено было временно оставить Ксеню в каморке травницы, мне же пришлось вернуться в спальню воспитанниц. Когда я явилась туда после нашего трехдневного отсутствия, оказалось, испуганные послушницы во главе с Аристархом сожгли не только все наши вещи, но и постельные тюфяки, белье, и даже кровать привратник порубил топором и пустил на затопку камина. Так что спать мне было просто не на чем. Моего в этой комнате, много лет служившей мне домом, ничего не осталось.

Я не винила девочек – все боятся смерти.

Но вот где мне теперь спать – вопрос.

Пока я растерянно стояла посреди комнаты, а послушницы испуганно жались по углам и косились на меня, явилась младшая наставница Загляда и поманила меня пальцем.

– Пойдем, Ветряна. Матушка распорядилась поселить тебя в синей комнате. Где твои вещи?

– На мне, – пропищала я.

Загляда пожала плечами, мол, «сама виновата», и вышла в коридор.

Синей комнатой называли маленькое помещение в левом крыле Риверстейна. Из обстановки здесь были только узкая кровать с жестким тюфяком, прикроватный столик с пыльным глиняным кувшином и пузатый комод для вещей. Стены, в прошлом бежевые с красивым васильковым рисунком, со временем превратились в серо-сизые, облезшие. Зато витражное окошко, набранное из разноцветных кусочков слюды, сохранилось прекрасно. Тусклые лучи осеннего солнца сквозь такое окно казались живыми и задорными, яркими бликами оседая на всех поверхностях комнаты.

В общем, мне понравилось. Тем более что после общей комнаты, которую я всю жизнь делила с десятью воспитанницами, отдельная комната казалась мне невероятной роскошью.

Я постелила свежее постельное белье, протерла окошко влажной тряпочкой и почти счастливая устроилась рядом с ним.

И вспомнила про события в харчевне! И про кольцо!

Сунула руку в карман черного платья Данины, которое так и не переодела, и вскрикнула. Серая спираль на шнурке была там, среди семечной шелухи, клочка исписанного пергамента и корешков болотной мальвы, оберегающей от дурного глаза. Лежало себе спокойненько и даже вроде ярче стало! Вот гадость!