Мapинa Cyржeвcкaя - Ветер Севера. Риверстейн

А ведь кто, как не он, знает окрестности Риверстейна?

– Белые колонны… Вы знаете, где комната с белыми колоннами? Ну же?

Я затаила дыхание.

– А ты разве не знаешь? – хитро прищурился привратник. – Да и не комната то. Я ж думал, ты по детству все тропки лесные избемгала, все тайники древние нашла…

И ушел. Туман вяло сомкнулся за его сгорбленной фигурой. А я все стояла, ловя за хвост ту самую ускользающую мысль, смутное воспоминание, которое не давало мне покоя…

… Мне семь лет, и я снова убежала в лес. За два года моей жизни в Риверстейне я делала это так часто, что уже никого не удивляют мои внезапные исчезновения. Мне даже почти не препятствуют. Наверное, тайно, а то и явно надеются, что однажды я просто не вернусь.

Сегодня я впервые осознала, что некрасива. Что не просто странная, другая, необычная, а – некрасивая. Уродливая. Страшилище.

И произошло все так обыденно просто.

Мы сидели в ученической на занятии у мистрис Павы. Нараспев повторяли отрывок из указаний святых старцев потомкам, скучали. Дверь хлопнула, и в полутемную комнату словно ворвался луч солнца. Послушницы встали, почтительно приветствуя матушку-настоятельницу.

– Садитесь, девочки, – благожелательно разрешила леди Селения.

Мы зашуршали юбками, опускаясь на грубые доски лавок, не спуская с нее восторженных глаз. Как же она прекрасна! В мире пугающих меня лиц только ее лицо не вызывало страха, не отталкивало. Напротив, мне хотелось его рассматривать снова и снова, внимательно изучать тонкий прямой нос, влажные прозрачные глаза, золотистые волосы…

И этот чарующий голос, с обволакивающими словно мед нотками, и эти чудные манеры истинной леди…

Конечно, каждая сиротка в Риверстейне мечтала, чтобы леди Селения вдруг каким-то чудом оказалась ее мамой. И каждая старалась стать на нее похожей. Девочки копировали всё: и затейливое плетение косы, и небрежный жест, и взгляд. У кого-то получалось лучше, у кого-то совсем не получалось, но часто «игра в леди» была нашим любимым развлечением.

Сегодня на матушке-настоятельнице было желтое платье, в вырезе которого, у горла, матово блестел розовый жемчуг. Золотые волосы, уложенные в высокую прическу, казались драгоценным шелком, на тонких белых запястьях тоненько позвякивали браслеты. И вся она была похожа на солнце, яркая, сияющая. Мы, в своих коричневых балахонах, с туго заплетенными косами, спрятанными под платки, смотрели на нее не отрываясь. В руках леди держала легкий дорожный сундучок, и девочки загрустили: верно, матушка вновь уезжает в столицу.

– Мистрис Пава, прошу прощения за то, что помешала, вы не уделите мне пару минут?

Настоятельница важно кивнула, поправила чепец и торопливо двинулась к проходу. Торопливо, потому что даже нам, семилеткам, было ясно: просящий тон матушки – лишь показатель ее благородства. И все, что она говорит, не просьба. Приказ.

Леди Селения стояла у двери, чуть нетерпеливо постукивая ножкой в изящном ботиночке. Легкий сквозняк шаловливо приподнял подол желтого платья, выбил золотой локон из высокой прически. Костяная шпилька с жемчужным навершием сухо стукнула о деревянный пол.

Мы с Рогнедой бросились к ней одновременно. Я – слева, она – справа. Поэтому неудивительно, что как раз над упавшей шпилькой мы столкнулись и крепко стукнулись лбами.

– Ой!

– Ай! – слаженно взвыли мы.

– Девочки! – возмутилась мистрис Пава. – Что вы себе позволяете?

Рогнеда вскочила первой, цапнула шпильку и, присев в реверансе, протянула ее леди Селении. Та улыбнулась, и просиявшая Рогнеда радостно вернулась на скамью. Я же все еще сидела на полу, потряхивая головой и ошалело потирая лоб.

Взор матушки-настоятельницы недоуменно остановился на мне. Прозрачные глаза ее чуть затуманились, безупречный лоб прорезала недовольная морщинка. Словно тучка закрыла собой солнце.

– Надо же… – В ученической стало тихо, как в усыпальнице. – Надо же, какая девочка… Некрасивая.

И грациозно развернулась к двери, сжимая в руке костяную шпильку. Мистрис Пава бросилась следом, неприязненно на меня посмотрела и одернула подол, проходя мимо.

Дверь за ними захлопнулась. Еще мгновение я сидела на полу, а потом громко, на всю ученическую издевательски засмеялась Рогнеда, и я вскочила. С задней лавки поднялась Ксеня, насупилась и полезла к Рогнеде, но я не смотрела. Выскочила в коридор и бросилась в сторону от неспешно шествующих настоятельниц, опустив глаза и сглатывая комок в горле.

«…надо же… какая девочка… некрасивая… некрасивая. Некрасивая!!!»

Леди Селения – красивая. Я – некрасивая. Желтое платье – красивое. Я – уродливая. Костяная шпилька с жемчужиной – красивая. Я – страшная…

Я привычно сбежала в лес.

Скинула ботинки под кустом дикой малины и уже босиком поплелась в чащу. В голове всё стучали и стучали слова, как колеса по булыжникам: натужно, трескуче, раздражающе. И обидно. Словно сорвала вкусную, спелую ягоду, надкусила, а во рту – гниль. Мерзко.

Я все шла и шла, потряхивая головой и силясь избавиться от стучащей в голове фразы. И сама не поняла, как оказалась в том месте. Только неожиданно в глаза мазнуло белым светом, и я замерла, озираясь.

Ранняя осень в Приграничье не золотая, а все такая же зеленая от хвои. Лишь редкие осины и дубы горят красным и желтым. И белый цвет, мелькнувший между темными стволами, удивил меня. Я вгляделась в чащу, которая казалась непроходимой. Можжевельник и ползучий хвощ так оплели ели, что образовали живую и колючую преграду, загораживая путь. Я осторожно потянула на себя одну из ветвей и заглянула в образовавшееся окошко. Так и есть, за колючками что-то белеет. Мне даже удалось рассмотреть белую колонну, оплетенную вьюнком и дикой розой.

Закатав рукава и подвернув подол, я ринулась на колючую преграду, радуясь возможности отвлечься и не думать. Я изодрала руки в кровь, порвала платье, но все же смогла проделать «окошко» достаточное, чтобы пролезть. И грязная, потная, разлохмаченная выползла с другой стороны живой изгороди, на круглую полянку.

То, что я приняла за каменные колоны, оказалось деревьями. Я удивленно провела рукой по белоснежной шершавой коре. Она была теплой, живой. Деревья росли по кругу, столь ровному, что не верилось в их случайное, природное происхождение. Кроны с узкими листочками смыкались в центре круга, переплетались ветвями столь плотно, что почти не пропускали внутрь осенний свет.

Я перебрала нерешительно босыми ногами и опасливо скользнула в этот странный «круг». И зажала рот рукой, испуганно прислонившись спиной к белому стволу.