Мария Секирина - Я мисс, и мне плевать (СИ)

Живой мертвец поднялся на второе торговое судно и скрылся из моего поля зрения. Я бы погрешил против истины, сказав, что огорчился. Я, казалось бы, увидел достаточно к тому моменту, когда мой надсмотрщик закончил возиться с путами и, резко дернув веревку, заставил меня подняться на ноги. Мне стало несколько не по себе от того, что он потянул меня на тот же самый корабль, где скрылся из виду Лысый череп. Я почти решился на то, чтобы сбежать отсюда и как можно скорее, но вспомнил пророчество красной девы. Если я должен встретить синекожую девушку, которая станет моей судьбой, я вряд ли умру прежде. Вероятным также было то, что я ее найду на этом корабле, такую же связанную, и спасу.

Усмирив свое нетерпение, я понуро склонил голову и покорно побрел, переставляя закаменевшие ноги. Поднявшись на палубу, я отметил, что в последний раз ее мыли, наверное, еще до моего рождения. Зловоние будто пропитало каждую доску, однако я понял, что, стоя там, не ценил наличие свежего воздуха вокруг. В трюме, в который я кубарем скатился по короткой лестнице, набив себе несколько синяков по всему телу, стоял такой трудно выносимый смрад, что от него заслезились глаза.

Проморгавшись, я заметил еще одного пленника. В тусклом свете масляной лампы, горевшей в другом конце помещения, я смог разглядеть, что он был полностью голым с прикрытой мешком головой.

- Эй, - я позвал его шепотом, но в ответ получил лишь молчание.

- Эй, - я доковылял к нему на почти вернувших себе чувствительность ногах и потряс за плечо.

Пленник не отреагировал и на это, продолжая согнувшись лежать в уголке. Понадеявшись на то, что мужчина просто потерял сознание, я сел на одну из стоявших рядом больших дубовых бочек и стал ждать, что произойдет дальше, теряя последние крохи терпения с каждой секундой.

Ожидание оказалось недолгим, и вскоре нас почтил своим присутствием Лысый Череп. Обратив на нас внимания не больше, чем на вонь, царившую в трюме, такую густую, что ее можно было есть ложкой, возникни у кого-нибудь такая прихоть. Подойдя к дальней от входа стене, он нажал на скрытый прежде рычаг, от воздействия на который из стены выдвинулась большая деревянная пластина. Мужчина потянул ее на себя, выдвинув стол с колодками для рук и ног, которые были до блеска натертые изнутри. Вместе со столом в нише открылся свет, в котором можно было разглядеть все неровности необработанного дерева. Но было кое-что еще, что привлекло мое внимание куда как сильнее, а именно десяток ножей разных форм и размеров, висевших на стене. Их обтянутые тканью рукояти затвердели от частых прикосновений с немытыми руками, но, и в царстве грязи это ужасало сильнее всего, их лезвия были начищены до тусклого зловещего блеска.

В моей голове вырисовалась довольно четкая картина происходящего, в которой не доставало лишь некоторых деталей. Зачем Лысому все это нужно? Мне было сложно даже предположить, какие мотивы им владели и я решил помедлить с побегом еще немного. Закончив с приготовлениями, он неторопливо подошел ко второму пленнику и, с неожиданной силой приподняв его одной рукой над землей, донес его до стола и стал неторопливо заковывать его. Сердце стало бухать в груди, набатом отдаваясь в ушах, но я лишь стиснул кулаки, насколько позволяла веревка и замер, неотрывно следя за действиями живого мертвеца одними глазами.

Пленник, так и оставшийся в мешке, не сопротивлялся, и я смог разглядеть, что его тело, покрыто синяками, в большинстве своем светло-желтыми и светло-зелеными, но было среди них и несколько густых темно-синих кровоподтеков. Мой взгляд в оцепенении перебегал от одного к другому, пока тот, кто его приковал, почти любовно погладил обнаженную ногу пленника, белую с синевой, будто бы никогда не видевшую солнца. Я, не отрываясь, следил, как Череп снял с подставки тонкий изогнутый нож и приблизил его острие к бледной коже закованного. У меня перехватило дыхание, когда металл пронзил тонкую плоть, выпустив тонкую струйку крови. Тонкие костлявые пальцы мясника аккуратно провели ножом полосу, будто намеревались отделить кожу от мяса. Нагой мужчина издал глухой стон, который мигом вывел меня из оцепенения.

Как всегда хватило одного мысленного усилия, чтобы перекинуться в зверя. Шкуру лесного медведя, в которого я часто оборачивался, надевать было легко и приятно, как старый сапог. В моем сердце волной поднимался невиданный прежде гнев, вызванный желанием покарать мучителя. Мне не доводилось испытывать такие сильные чувства, но и не доводилось возжелать кому-нибудь смерти и тем более стать ее орудием.

Я ринулся к существу, которое пыталось выглядеть, как человек, но само его существование было противно природе. Замерев в опасной близости от его лица, я наслаждался запахом страха, которым он смердел, сильнее, чем его провонявший трюм. В маленьких блеклых глазках я видел отражение своей черно-коричневой шкуры, смешавшееся с ужасом. Предчувствие скорой смерти исказило полуживое лицо, превратив его в гротескную маску. Медведь взревел, не желая более сдерживаться, и с поразительной легкостью оторвал его иссохшую голову.

Когда его густая темная кровь стала собираться на полу, образовывая лужицу, моих ушей коснулся шум. Развернувшись, я обнаружил нескольких уродливых грузчиков, привлеченных сладкими звуками моего голоса, искаженного звериным горлом. Каждый из них зажал в своих короткопалых руках арбалет, направленный на меня. За несколько мгновений я смог рассмотреть каждого, но не нашел никаких отличий на этих испуганных косматых лицах с отвисшими челюстями.

Возможность застать меня врасплох была упущена, и я не стал ждать, пока они придут в себя и выпустят в меня четыре металлических болта. Поразительно, с какой скоростью может двигаться медведь, разрывая глотки направо и налево. В тот момент зверь забрал себе контроль почти полностью, оставив мне лишь место зрителя. Но, когда последний грузчик с арбалетом умер, я вспомнил о закованном пленнике и заставил зверя отступить, возвращая себе человеческий облик.

Краем глаза заметив, что зачарованная одежда разорвалась в клочья, утонувшие в затопившем пол кровяном потоке, я выругался и подошел к узнику. Расковав его, что вышло довольно просто, я сдернул мешок с его головы, под которым оказалось обычное неприметное лицо со сломанным носом. Но его обладатель никак на освобождение не отреагировал, тогда я приложил ухо к его груди и ничего не услышал. Я склонил голову, почтив его память и надеясь, что его отмщенная душа возродится вновь, и вновь принял форму лесного медведя.

Это решение оказалось опрометчивым, потому что по пристани пришлось пробиваться с боем, и зверь совсем обезумел, от запаха страха и крови и от болезненных укусов стрел. Сдался он, лишь оказавшись в лесу, где обессиленный упал под сосной. Вернув себе человеческий облик, я хотел лишь одного – свернуться калачиком на твердой земле и уснуть, но понимал, что оставаться было глупо. Тогда я превратился в большую обезьяну, что в моих краях зовется грилом, и стал перемещаться прыжками по верхушкам деревьев, решив, что так будет безопаснее.