Виктор Ночкин - Путь к небу

Лестница вела в люк. Гриньша заглянул — темно. Верхушка башни обшита досками, под ними — темень. Гриньша замер, приглядываясь. Неразумное дело — башкой в дыру влезть, если в дыре невесть что, да устал парень так, что и сил уж нет… Постепенно разобрал — комната, шагов десять в длину и ширину. Посреди на трехногой подставке стоит невесть какое диво — стекляшки тускло поблескивают, в черном блестящем шаре в самом центре крошечные сполохи пляшут, во все стороны трубки торчат… А из трубок — дым, что ли, валит… или не дым… словно серые змеи непрерывно ползут и ползут. И уходят в крышу? Нет. Нет вовсе крыши у комнаты, над странным местом этим черная туча висит — жирная, влажная… мягко шевелится, клубится, растекается в стороны, а в сторонах-то края тучи ветер подхватывает да разносит, растаскивает… По углам комнаты тряпье грязное кучами, в центре шканская машина, над головой — туча, ветрами терзаемая… Вот и все, что осталось в мире, нет боле ничего. Нет черных воинов, нет земли, нет неба, нет Волхва даже. А есть машина, туча, ветер. И кривой меч в руке.

Гриньша осторожно положил меч на пол перед глазами… цепляясь обеими руками, влез… встал на колени, снова ухватил оружие… Опираясь на меч, поднялся и шагнул к машине, обходя ее кругом — примеривался. Вот с этой стороны вроде трубки и загогулины потоньше, здесь ломать сподручнее. Занес меч над плечом, замер — и рубанул наискось. Что-то тенькнуло, хрустнуло под клинком. Ровный гул, исходящий из чрева машины, сменился визгом, пахнуло теплым вонючим духом в лицо. Гриньша что было силы ударил снова, и еще! И еще! Позади послышался вой, мальчик оглянулся — груда тряпок в углу поднялась, обрела очертания крошечного человечка. Показалось маленькое сморщенное личико, злобные глазки угольками горят. Шканский чародей! Гриньша отшатнулся, а маленький чародей сплел ладошки, визгнул не по-людски… Из его сведенных рук будто огнем полыхнуло, Гриньша успел, рухнул, как подкошенный — сзади, в машине, глухо бухнуло, над головой словно великан дунул — от раненой машины прянул порыв ветра, да такой, что вышибло стену, где колдунишка стоял. У Гриньши, на полу лежащего, только волосы шевельнуло… Изломанные доски, щепа, тряпье и злой карлик — неровной россыпью разлетелись в стороны, а верхушка башни заходила ходуном, так трясло ее и шатало, когда машина вразнос пошла. Начали распадаться три оставшиеся стены, ветры со всех сторон ворвались в не защищенную более комнату… Гриньша, припадая к полу, сполз на лестницу, скатился вниз… Тут же над головой веером разлетелись палки, доски да обломки машины. Парнишка на четвереньках подполз к винтовой лестнице и словно в омут нырнул… Позади выла и трещала, распадаясь на куски, верхушка башни… А еще выше, там, где раздвинулись серые клочья… Эх, даже слов-то не подберешь, чтоб описать сияющую голубизну… а над нею… какой свет… Мальчик закрыл глаза — не ослепнуть бы — и медленно пополз вниз, обеими руками вцепляясь в ступени, а те ходили ходуном и дрожали… И вся башня дрожала, как в ознобе.

А когда Гриньша разлепил наконец-то веки и глянул вниз, увидел странное — весь мир желтым жидким сиянием залит, лужи горят, как расплавленное серебро… Роса на траве — пригоршни самоцветов… и разбегаются по усыпанной самоцветами траве черные фигурки шканов, а в центре, между ними, освещенный теплым сиянием, струящимся сверху — Волхв. Толи мечом машет, то ли столбом пламени, а с левой руки его срываются желтые огненные сполохи, бьют в шканов, бьют… А черные воют, катятся наземь… пытаются сбить пламя с одежды… но не могут… не могут… не могут погасить…

Когда Гриньша вышел, щурясь, из мрака башни на залитый светом двор, Волхв в изодранной, запятнанной кровью рубахе лежал в изумрудной траве, запрокинув голову и широко разбросав руки — словно собирался охватить-обнять всю льющуюся из бездонной выси добрую голубизну, все тепло, всю слепящую яркость… Мальчик подошел, бросил черный меч и улегся рядом. Такая усталость враз накатила… и такой покой… Волхв покосился на Гриньшу… и снова уставился желтыми своими глазищами в невероятную синь. Остатки туч и клубы тумана, разрываемые ветрами в клочья, виднелись по всем сторонам горизонта, уползающие, умирающие, жалкие… А поверх мира — синь. Яркая, невероятная, невиданная.

— Что, Гришенька, хорош ли этот мир без машины шканской?

— Дивно хорош, князь-батюшка Вольга Всеславич.

— А… догадался… ну да теперь уж все едино.

— А что, батюшка, теперь конец шканам?

— Нет, — тем же счастливым голосом ответил князь, — теперь они Гориславову дружину добьют… если до сего часа не управились… А потом всем войском сюда двинут.

— Сюда?! — Гриньша даже присел.

Вольга не изменил позы — лежал по-прежнему, в бездонные просторы уставясь, будто хотел запомнить, удержать в глазах навеки.

— Сюда, сынок. Восстановят башню, новую машину наладят. Отсюда ж ветры дуют, здесь шканам сподручно… Потому и княжий град на этом месте возведен — всегда Ярило в чистом небе, тучи здесь долго не стояли, дождей почти не бывало… Волхвам раздолье.

— Княже, но если шканы сюда заявятся?..

— Буду с ними биться, сколько Ярило поможет. А потом…

— Что потом, княже?

Волхв пожал плечами:

— Потом не мой ответ уж будет. Пока машины шканской на башне нет — люди будут видеть небо. Смогут собраться для отпора вражинам… не смогут ли… Но пока я жив — люди будут видеть небо. Погляди вверх, Гришенька. Разве это мало — видеть небо?

— Нет, князь-батюшка. Видеть небо — это не мало.

Гриньша вздохнул и снова опустился на траву рядом с князем. Развалился привольно — точно также… и раскинул руки.