Р. Бэккер - Тьма прежних времен

Псаммат ответил не сразу, рассеянно разглаживая складки на тунике. Потом посмотрел на нее с жалостью.

— Боюсь, сегодня я побывал у тебя в последний раз, Эсми.

Эсменет кивнула.

— Другую, значит, нашел. Помоложе.

— Ты извини, Эсми…

— Да ладно, не извиняйся. Шлюхам хватает ума не дуться, как делают жены.

Псаммат улыбнулся, но ничего не ответил. Эсменет смотрела, как он накидывает свою рясу и роскошную, белую с золотом мантию. В том, как он одевался, было нечто трогательное и благоговейное. Он даже поцеловал золотые бивни, вышитые на длинных рукавах. Псаммата ей будет не хватать — она станет скучать по его длинным серебристым волосам и благородному лицу почтенного отца семейства. И даже по его мягкой, ненапористой манере совокупляться. «Я становлюсь старой шлюхой, — подумала она. — Лишний повод для Акки меня бросить».

Инрау погиб, и Ахкеймион уехал из Сумны сломленным человеком. Сколько дней уже прошло — а у Эсменет все равно перехватывало дыхание каждый раз, как она вспоминала его отъезд. Она умоляла взять ее с собой. В конце концов даже разрыдалась и упала перед ним на колени:

— Ну пожалуйста, Акка! Я не могу без тебя!

Но она знала, что это ложь, и, судя по ошеломленному возмущению в его глазах, он тоже это знал. Она — проститутка, а проститутки не привязываются к мужчинам — к каким бы то ни было. Иначе жизни не будет. Нет. Как ни боялась она потерять Ахкеймиона, куда больше она боялась вернуться к старой жизни: непрерывному круговороту голода, скучающих взглядов и пролитого семени. Она мечтала о магических школах! О Великих фракциях! И об Ахкеймионе тоже, да, но куда сильнее — о жизни, какую вел он.

И вот тут-то и таилась злая ирония, от которой голова шла кругом. Даже наслаждаясь этой новой жизнью, в которую ввел ее Ахкеймион, она была не в силах отречься от прежней.

— Ты же говоришь, что любишь меня! — восклицал Ахкеймион. — И при этом продолжаешь принимать клиентов! Ну почему, Эсми? Почему?

«Потому что я знала, ты меня бросишь. Все вы меня бросаете… все те, кого я любила».

— Эсми, — говорил Псаммат, — Эсми! Ну пожалуйста, не плачь, радость моя. Я вернусь на той неделе. Честное слово.

Она помотала головой и вытерла глаза. Но ничего не сказала.

«Плакать из-за мужчины! Я не из того теста!»

Псаммат уселся рядом с ней, чтобы завязать сандалии. Он выглядел задумчивым, даже напуганным. Эсменет знала: такие люди, как Псаммат, ходят к шлюхам не столько затем, чтобы упиваться страстями, сколько затем, чтобы избавиться от них.

— Ты слыхал о молодом жреце по имени Инрау? — спросила она, надеясь отвлечь жреца и одновременно растянуть подольше жалкие остатки своей жизни с Ахкеймионом.

— Ну да, на самом деле слышал, — ответил Псаммат. На его лице отразилось и удивление, и облегчение. — Это тот, что, говорят, покончил жизнь самоубийством?

То же самое утверждали и остальные. Новости о смерти Инрау вызвали в Хагерне большой скандал.

— Самоубийством… Ты в этом уверен?

«А что, если это правда? Что ты станешь делать тогда, Акка?»

— Я уверен в том, что все так говорят.

Он повернулся и посмотрел на нее в упор, провел пальцем по щеке. Потом встал и перебросил через руку свой синий плащ — он носил его, чтобы скрывать жреческое одеяние.

— Дверь не закрывай, ладно? — попросила Эсменет.

Он кивнул.

— Рад был видеть тебя, Эсми.

— И я тебя тоже.

Сгущались вечерние сумерки. Эсменет вытянулась обнаженной поверх покрывала и ненадолго задремала. Ее сонные мысли не переставали крутиться вокруг многочисленных горестей. Смерть Инрау. Бегство Ахкеймиона. И, как всегда, ее дочка… Когда она наконец открыла глаза, в дверях возвышалась темная фигура. Там кто-то ждал.

— Кто там? — спросила Эсменет устало и хрипло. Потом прокашлялась.

Мужчина, не говоря ни слова, подошел к ее кровати. Он был высок, сложения скорее атлетического, в угольно-черном плаще поверх посеребренного доспеха и черной туники из жатой камки.

«Новенький, — подумала Эсменет, глядя на него снизу вверх с невинностью только что проснувшегося человека. — Экий красавчик!»

— Двенадцать талантов, — сказала она, приподнявшись на локте. — Или полсеребряной, если вы…

Он ударил ее по щеке — сильно ударил! Голова Эсменет откинулась назад и вбок. Она свалилась с кровати.

Мужчина хмыкнул.

— Ты не тянешь на двенадцатиталантовую шлюху. Совершенно не тянешь.

У Эсменет звенело в ушах. Она кое-как встала на четвереньки, потом поднялась на ноги и привалилась к стене.

Мужчина уселся в изголовье ее грубой кровати и принялся неторопливо, палец за пальцем, стягивать кожаные перчатки.

— Тебе следовало бы знать, шлюха, что начинать отношения с вранья по меньшей мере невежливо. Не говоря уже о том, что глупо. Это создает неблагоприятный прецедент.

— Мы в каких-то отношениях? — спросила она. Вся левая сторона лица онемела.

— Ну, по крайней мере у нас есть общий знакомый.

Взгляд посетителя на миг задержался на ее грудях, потом скользнул ей между ног. Эсменет нарочно раздвинула колени чуть пошире, словно бы от усталости.

Мужик пялился пониже ее пупка с бесстыдством хозяина рабыни.

— Некий адепт Завета, — продолжил он, снова подняв глаза, — по имени Друз Ахкеймион.

«Акка… Ты знал, что так будет».

— Да, я его знаю, — осторожно ответила она, борясь с желанием спросить у посетителя, кто он такой.

«Не задавай вопросов! Меньше знаешь — дольше проживешь».

Вместо этого она спросила:

— А что вы хотели узнать?

И еще чуть-чуть раздвинула колени.

«Будь шлюхой…»

— Всё, — ответил мужик и усмехнулся, щуря тяжелые веки. — Я хочу знать всё и всех, кого знал он.

— Это будет стоить денег, — ответила она, стараясь, чтобы голос не дрожал. — И то, и другое.

«Ты должна его продать».

— И почему меня это не удивляет? Ах, деловые люди! Как просто и приятно иметь с ними дело!

И он, мурлыкая себе под нос, принялся рыться в кошельке.

— Вот тебе. Одиннадцать медных талантов. Шесть за то, что ты предашь свое тело, а пять — за то, что предашь адепта.

Хищная усмешка.

— Достойная оценка их относительной стоимости, а?

— Самое меньшее полсеребряной, — ответила она. — За то и за другое.

«Торгуйся! Будь шлюхой».

— Экое самомнение! — ответил он. Но тем не менее вновь запустил в кошелек два длинных бледных пальца. — А что ты скажешь насчет этого?

Эсменет с неподдельной алчностью уставилась на сверкающее золото.

— Это пойдет, — ответила она и сглотнула.

Мужик усмехнулся.

— Я так и думал.

Монета исчезла, и он принялся раздеваться, со звериной откровенностью разглядывая Эсменет. Она поспешно зажигала свечи: солнце село, и в комнате сделалось совсем темно. Когда пришло время, в его близости обнаружилось нечто животное, некий запах или жар, который обращался напрямую к ее телу. Он взял ее левую грудь в тяжелую, мозолистую ладонь — и все иллюзии, которые она питала насчет того, что сумеет использовать его похоть как оружие, развеялись. Его присутствие ошеломляло. Когда он опустил Эсменет на кровать, она испугалась, что вот-вот потеряет сознание.