Жаклин Кэри - Стрела Кушиэля. Битва за трон

Они замерли, увидев на Жослене такое же облачение, что и у них.

– Рад встрече, брат, – осторожно поздоровался один, опуская копье. – Куда путь держишь?

Не думаю, чтобы у кассилианца имелся выбор. Он ведь не мог – даже оставаясь неразоблаченным – предложить стражам границ достаточно убедительное оправдание нашего присутствия, а потому они бы в любом случае не пропустили нас дальше. Жослен что-то пробормотал, выдернул из ножен меч и направил коня на скальдов.

Того, что с ним заговорил, он зарубил единственным точным ударом. Второй успел отшатнуться и поднять копьё к тому моменту, когда кассилианец к нему повернулся. Судя по мечущемуся взгляду, Белый Брат колебался, в кого целить: в лошадь или во всадника? Наконец он метнул копье в Жослена, прямо в сердце. Кассилианец пригнулся, и оружие просвистело над его спиной. Выпрямившись в седле, он устремился на тенна. Тот проворно выставил щит и сумел отбить несколько ударов, прежде чем навсегда угомонился.

За всю свою жизнь я не видела ничего краснее, чем свежепролитая кровь на снегу.

Жослен с потрясенным лицом медленно подъехал ко мне. Его глаза, недавно блестевшие, как у любопытного мальчишки, теперь показались мне глазами больного старика.

– Это нужно было сделать, – тихо сказала я.

Он кивнул и спешился, чтобы очистить и убрать в ножны меч. Избегая взглядом безжизненного лица, подошел к Белому Брату, которого убил первым. Руками в меховых рукавицах мертвец все еще сжимал так и не пригодившееся копье. Жослен аккуратно снял с него эти рукавицы и передал мне.

– Ничего не говори. Просто надень.

Я беспрекословно подчинилась. Руки в них утонули и с трудом держали повод, зато немного согрелись. Кассилианец вновь вскочил на коня, и мы двинулись дальше.

Больше нам никто не встретился, и чем дальше, тем пустыннее выглядела местность. Продвижению препятствовал глубокий снег, местами мой пони проваливался в сугробы по грудь. Но, несмотря на малый рост, он казался выносливее скакуна Жослена. Однажды нам пришлось пересечь горный ручей, который так быстро несся меж узких берегов, что не замерзал. Мы позволили лошадям понемногу напиться, то и дело вынуждая их оторваться от воды – Жослен сказал, что если дать им враз наполнить животы ледяной водой, то потом случатся мучительные колики. Он вылил мед из двух мехов и наполнил их из ручья.

Мы останавливались только чтобы дать лошадям роздых, и очень ненадолго. Вместо обеда прямо в седлах сжевали по горсти сухого овса, запивая набранной водой. Время от времени Жослен спешивался и сам протаптывал тропу, ведя своего коня в поводу – чтобы отдохнул от ноши. Когда я посинела от холода, кассилианец и меня заставил спуститься на землю. Поначалу я разозлилась, но позже ощутила, что согрелась, пока шагала. Конечно, Жослен был прав, оберегая лошадей. Загони мы их, и нас наверняка бы поймали.

Я держала в голове карту маршрута до самого низкого перевала Камаэльского хребта. Но поскольку ориентироваться на местности я толком не умела, следовать умозрительной линии по бескрайнему снегу оказалось не так-то просто. Когда солнце начало клониться к горизонту и длинные черные тени деревьев из ближайшего леска хищно потянулись к нам сбоку, я поняла, что мы отклонились от правильного курса. Пришлось чуть повернуть лошадей к скатывающемуся оранжевому диску. На запад.

– Хватит, – вскоре прервал долгое молчание Жослен. Над деревьями оставалась узенькая полоска света. – Еще немного, и мы не сможем разглядеть, где устроить привал на ночь.

Он спрыгнул с коня и привязал поводья к ближайшей крепкой ветке. Я сделала то же самое, пытаясь не дрожать перед лицом надвигающейся темноты.

– Думаешь, здесь будет безопасно развести костер? – спросила я, стуча зубами.

– Небезопасно будет его не развести, если ты не хочешь во сне замерзнуть до смерти.

Жослен утрамбовал небольшую площадку в снегу и принялся собирать и сносить туда хворост. Я помогала как могла, тоже стаскивая дрова к будущему кострищу.

– Сначала надо обиходить лошадей, – сказал он, достал из седельной сумки огниво и присел, чтобы высечь искру. С трех попыток трут так и не воспламенился, и я поникла духом. Кассилианец же, не отчаиваясь, вытащил кинжал, аккуратно наскреб стружек с сухой ветки и снова ударил кремнем о кресало. На этот раз горка стружек занялась. Жослен бережно раздувал и подкармливал огонек хворостинками, пока не разгорелся небольшой костерок.

– А мне что делать? – Я чувствовала себя отчаянно бесполезной.

– Вот. – Он вручил мне котелок. – Налей сюда воды из меха и напои лошадей. Для себя мы потом натопим снега. Когда закончишь с лошадьми, начинай варить похлебку.

Обстоятельства определяют все и способны принудить к чему угодно. В доме Делоне я бы побрезговала брать в рот пищу, приготовленную в котелке, из которого пили лошади, а на том привале это меня совсем не заботило. Мой крепкий пони опустил голову в котелок и принялся жадно хлебать. Я время от времени отнимала посудину, чтобы он не застудился, выпив за раз слишком много холодной воды. В такие моменты пони поднимал голову и смотрел на меня из-под мохнатой челки темными влажными глазами. Капли на пушистой морде мигом замерзали.

Пока я выполняла поручение, Жослен трудился с посрамившей меня неутомимостью: расседлал лошадей и обтер их шерстяной тряпкой, смастерил кожаные путы и стреножил нашу пару верховых, покормил их зерном, которое пахло, честно говоря, лучше похлебки, которую я варила для нас, построил из веток шалаш и набрал хвороста на ночь. А еще нарубил мечом елового лапника и устроил из него лежанку на снегу. Порывшись в одежде, которую я забрала у Селига, Жослен нашел шерстяную накидку, которую постелил сверху.

– Так мы не дадим снегу вытянуть тепло из наших тел, – пояснил он, сел на самодельную кровать и положил перед собою меч. – Нам… нам придется спать вместе, в обнимку, чтобы было теплее.

Услышав его запинку, я приподняла брови:

– После всего, что нам довелось пережить, это тебя смущает?

Жослен склонился над мечом и провел по лезвию каменным точильным бруском. Я не видела его лица, отблески пламени чернили пустые глазницы на волчьей морде, закрывавшей его лоб.

– Да, мысль о твоих объятиях меня смущает, Федра, – тихо признался он. – Мне мало за что осталось держаться, если говорить о моих обетах.

– Прости. – Оставив кипящую похлебку, я подошла, села рядом с ним и обхватила руками в громадных рукавицах его руку. – Честно, Жослен, – вздохнула я, – прости, пожалуйста.

Мы посидели бок о бок, глядя на огонь, который весело пылал в бескрайней ночи, растапливая яму в снегу и разбрасывая танцующие блики по белому покрывалу зимы.