Вера Камша - Данник Небельринга

– После мессы была проповедь? – поинтересовался принц, беря Нагеля под уздцы.

– Да…

– Вот и обдумай ее на досуге. Пока не придут твои помощники. Они тебя развяжут.

Руди неторопливо вывел коня в проулок, еще более неторопливо запер ворота и вскочил в седло. Город спал, только падали с лип утомленные листья, да звенел цепью и поскуливал пес в доме напротив. Порыв ветра принес запах свежего хлеба и отдаленный звон. Три четверти первого – охота и допрос заняли меньше часа, а кажется – полжизни прошло.

Нагель тряхнул гривой и передернул ушами, ему, в отличие от хозяина, не терпелось пуститься в путь. Для коня жизнь есть бег, а для человека? Что важней всего в этом мире – война, любовь, долг? Всего понемножку и еще что-то, непонятное и неуловимое.

Принц тронул поводья и выехал на Суконную. Во дворце ждал Георг, в доме на углу – Гудрун, а Руди хотелось, чтобы оба куда-нибудь провалились. Желательно вместе с Витте. Говорят, нет ничего хуже неизвестности и мучительней надежды. Сегодня Рыжий Дьявол прикончил и ту, и другую, но легче не стало.

Лунный свет отразился от осколка, откуда-то взявшегося на мостовой. Рудольф поднял голову к луне и вдруг понял, что не может никого видеть. Не «не хочет», а не может. Одно слово, взгляд, жест, и он сорвется, вернее, сорвет зло на тех, кто подвернется под руку, будь они хоть ангелами с крылышками.

– Лучшее, что может сегодня сделать для своих подданных принц-регент, это от них сбежать, – сообщил Рудольф то ли луне, то ли облетающим липам. Луна промолчала, ветер взъерошил гриву Нагеля и осыпал всадника увядающим золотом. В небе дрогнула красноватая звезда и покатилась вниз от созвездия к созвездию, оставляя за собой стремительно гаснущий след. Руди проводил небесную смертницу взглядом, нахлобучил шляпу и от души пришпорил Нагеля. Разобидевшийся жеребец возмущенно взвизгнул и помчался по булыжной мостовой, высекая яркие злые искры.

Милика с трудом поспевала за Клаусом, но ей и в голову не приходило просить сбавить шаг. Цигенгоф знает, что делает, а ее дело – переставлять ноги и молчать.

– Осторожно, сейчас будет лестница, – бросил Клаус, – и крутая.

– Куда мы идем? – пискнул Мики.

– К солдатам, – Цигенгофу явно было не до разъяснений, – тихо!

Сын притих, нога Милики провалилась в пустоту. Лестница и впрямь оказалась крутой и очень неудобной. Узкие деревянные ступеньки вились вокруг дымохода, от которого тянуло жаром. Неужели где-то есть небо и холод? Без плащей они замерзнут.

– Осторожно, пригнись.

Узкая дверца, почти щель, за ней – сводчатый коридор, слишком низкий для человека с ребенком на плечах. Клаус сунул ей лампу и взял Мики на руки. Теперь Милика шла первой, вытянув руку со светильником. Жалкая лужица света плескалась на грубо отесанных камнях, очень старых. Вольфзее выстроили на месте древнего замка. Почему его отдали Берте? Кто тут жил раньше? Куда они идут? Клаус сказал, к солдатам, значит, гвардейцев в доме нет. Разместили на конюшне? Во флигеле? Или… Или убили? Но как? Руди уверял, каждый гвардеец стоит четверых, а вот о Берте он не говорил никогда. И Людвиг не говорил, он вообще мало рассказывал о доме, семье, только о брате. Милика думала, что это из-за свекрови, а если – нет? Рудольф зачем-то увез их с Мики из Витте в Хеллеталь. Только ли из уважения к ее горю?

Впереди показалась стена. Тупик? Нет, поворот, а сразу за поворотом – дверь, темная, обитая медью. Устрашающего вида засов отодвинут.

– Толкай, – велел граф Цигенгоф, и вдовствующая императрица толкнула. Дверь честно распахнулась, и они вышли в ночь, после тьмы переходов казавшуюся сумерками.

– Ваше величество.

– Кто… Кто здесь?

– Капитан Отто Риттер к услугам вашего величества.

Риттер? Ах, да. Муж хозяйской дочери. Высокий, темноволосый и темноглазый. Небольшой шрам на щеке, настороженный взгляд… Он нес Мики в спальню, старая Берта шла впереди со свечой, графиня Шерце замыкала шествие. Тогда Милике показалось, что мужчина хочет что-то сказать, но она не нашла повода его задержать.

– Я тебя знаю, – подал голос Мики, – ты опять меня понесешь?

– Буду счастлив.

– А уж как я буду счастлив, – проворчал Цигенгоф, вручая капитану свою ношу. Милика невольно улыбнулась, глядя, как сын устраивается на очередных плечах.

– Ты теперь мой жеребец, – объявил Мики, – боевой жеребец.

– Тише, – Цигенгоф закрыл ладонью мальчику рот, – он – твой жеребец, но нам нужно обмануть врага. Так что молчи.

Мики важно кивнул. Капитан Риттер указал глазами вниз. На пожухлой траве что-то темнело.

– Возьмите плащи. К утру подморозит.

Вдовствующая императрица без лишних слов подняла верхний плащ. Он был подбит мехом, кажется, лисой. Второй, поменьше, с капюшоном, без сомнения, предназначался Мики.

– Надо спешить. – Капитан-лесничий держался спокойно, но Милику это не обмануло.

– Мы пойдем или поедем? – В такой плащ можно завернуть двоих Мики или даже троих. – Хочу ехать!

– Ваше величество, в Вольфзее нет лошадей.

Нет лошадей, нет собак, нет кошек, нет Распятий…

– Почему? – не унимался сын. – Вы не умеете ездить?

– Лошадей держат за озером, – объяснил Цигенгоф. – Сегодня твоей лошадью будет капитан Риттер. Ты согласен?

– Да! – выкрикнул Мики, позабыв об осторожности.

– Тише! – выдохнул Клаус. – Ты же не хочешь, чтоб нас услышали волки?

– Волки? – Пречистая Дева, зачем он о волках?! Мики и так страшно.

– Волки, – подтвердил лесничий, его голос звучал хрипло и тревожно. – Ваше величество, умоляю, молчите.

Кажется, Мики понял. Милика торопливо перекрестила сына, и капитан Риттер быстро пошел вперед. Цигенгоф взял ее под локоть и повел, вернее, поволок следом.

Вдоль тропинки темнели кусты, за ними высились деревья, сквозь пляшущие на ветру ветви виднелась побледневшая луна. Милика пыталась понять, где они, но безуспешно. Ясно было одно – лесничий вел их не той дорогой, которой они пришли. Они пробирались сквозь заросли, меняли тропку на тропку, а впереди светили три звезды – две поменьше и одна нестерпимо яркая, отливающая алым.

Мики молчал. Уснул или трясется от страха? Под ногой треснула ветка, поднявшийся к ночи ветер усилился, по небу побежали редкие облака. Капитан Риттер исчез в очередной дыре, Клаус потянул Милику следом. Ветка стащила с головы императрицы капюшон, поправлять было некогда. Впереди что-то блеснуло. Озеро. В темной глубине утонула еще одна луна. От воды тянет холодом и смертью, сухо шелестит черный тростник, ветер, шорох мертвой травы и что-то еще – далекое, пугающее, непонятное.

Шагавший впереди Риттер на мгновенье замер, а потом побежал, держась самого берега. Цигенгоф припустился за лесничим. Милика едва поспевала за длинноногим графом, юбки путались, дыханье сбивалось, а сбоку плыла ненавистная луна и несся странный плач, тихий и безнадежный. Все было как в кошмарном сне, а может, это и было сном. Милика Ротбарт уснула среди багрового бархата и страшных гобеленов, и ей снится, что она стала ланью, за которой несется волчья стая.