Вера Камша - Кровь Заката

– Вы не боитесь путешествовать в одиночку, вас может убить и ограбить любой барон, а потом свалить на разбойников.

– Нет, – усмехнулся глазами Роман, – этого я не боюсь. Те, кто пытаются это сделать, как правило, больше никого не тревожат, так что не беспокойся за меня. Давай поговорим о тебе, Александр. Почему ты здесь, ведь тебя наверняка ищут? Ты не похож на маленького бродягу, я вижу, что ты привык спать в доме, причем в доме богатом.

– Я не вернусь домой.

– И куда же ты пойдешь?

– Никуда, – прошептал горбун. – Когда вы появились, я собирался броситься вниз, но до заката солнца это грех.

– Это вообще грех. Даже не грех, а глупость.

– Это так для тех, кто как все, – потупился мальчик.

Роман привлек маленького горбуна к себе ласково, но сильно.

– Рассказывай, все рассказывай…

И мальчик заговорил. Впервые в жизни он ничего не скрывал. Он захлебывался в словах, перебивал сам себя, то возвращаясь на десять лет назад, то забегая вперед. Роман слушал, но слушал так, что его собеседнику с каждым словом становилось все легче.

2871 год от В.И.

Ночь с 3-го на 4-й день месяца Собаки.

Арция. Фей-Вэйя

Ее Иносенсия пригласила к себе бланкиссиму Агриппину. Анастазия ничего не понимала и не могла понимать в политических хитросплетениях, да и дела сестер были от нее, занятой своим горем и заботами о Виргинии, далеки. Без советов толстухи она вряд ли смогла бы сделать хоть что-то, это знала вся Фей-Вэйя, это знал весь орден. Сестры понимали, что хрупкая синеглазая Предстоятельница проживет ровно столько, сколько понадобится теперь уже трем тигрицам, чтобы выяснить, кто же станет единственной. Анастазию не ненавидели и ей не завидовали, ее жалели, как жалеют угодивших между молотом и наковальней. Она по-прежнему прилежно молилась, оры, ранее занятые уходом за Виргинией, проводила, разбирая ее бумаги, читая священные книги или глядя из окна на яблоневый сад. В Фей-Вэйе же заправляла Агриппина, и всех это устраивало.

Толстуху, никогда не пытавшуюся прыгнуть выше собственной головы и готовую с пониманием отнестись к чужим неудачам, не то чтобы любили, в ордене такое было не принято, но считали нужной и достойной. Они с Солой, похоже, были единственными сестрами, у которых не было врагов. Да и кто бы позарился на нынешнее место Анастазии-Соланж, место смертницы, или на место Агриппины, тянувшей всю черную и неприятную работу и не узнавшей ни радости власти, ни радости запретной любви. Ну а к тому, что Анастазия на все смотрит глазами толстухи, давно привыкли. Вот и сегодня, когда в Фей-Вэйю из Кантиски прибыла бланкиссима Генриетта, Сола, как и положено, приняла ее в присутствии всех необланкисс в зале Оленя. Аудиенция вышла короткой. Ее Иносенсия явно не понимала, о чем рассказывала вошедшая наконец в малый конклав красавица бланкиссима, рядом с которой Анастазия со своими огромными и словно бы потерянными глазами казалась совсем юной. Ее Иносенсия спросила лишь о здоровье Его Святейшества и, с благодарностью приняв кантисские фрукты и целебные травы, отпустила гостью.

Сестры были лишь рады, что церемония не затянулась, то же, что Предстоятельница потом пожелала уединиться с бланкиссимой Агриппиной, было понятно. Девочка должна хоть что-то ответить Его Святейшеству…

А Сола об Архипастыре и не думала. Она сидела и слушала наставницу как во сне. Это и было сном, еще одним кошмаром, на которые была так богата ее искореженная жизнь. А ведь день начинался как обычно, это потом все пошло кувырком. Приехала Генриетта, которую нужно было принять, и принять ласково, а как она могла быть ласкова с убийцей Шарло?! Как?!

Белый рыцарь заплатил жизнью лишь за то, что исполнил приказ бланкиссимы, которую давно почитали фактической главой ордена. А сама Генриетта, красивая и величественная, заседала в конклаве, говорила громким уверенным голосом и с каждым разом становилась все влиятельнее. Сола не сомневалась, что она уже почитает Рубины Циалы своими. То, что она сегодня приняла Генриетту в полном облачении, было ее маленькой местью и вызовом, но та, похоже, увидела в этом лишь дань уважения. А с каким вожделением смотрела она на камни! Воистину, если бы у нее была душа, она бы ее отдала за них, не задумываясь. Агриппина продолжала обсуждать письмо, которое они напишут Его Святейшеству, а мысли Солы продолжали брести по своей невеселой тропинке. Она никак не могла придумать, как отомстить Генриетте, чтобы та не просто умерла, а испытала на себе хотя бы часть того, что она сделала с Шарлем.

– Девочка моя, ты меня не слушаешь, уж не заболела ли ты?

– Нет-нет, матушка, все в порядке. – Вечно она со своей заботой, словно другие ни на что не годятся. Но придется слушать…

– Думаю, нам лучше всего применить способ, открытый моим обжорой братцем много лет тому назад. Я напишу письмо своим почерком, на своей бумаге и со своей печатью, но так, чтобы при необходимости можно было доказать, что это подделка. Что-то такое, что хорошо меня знающие всегда отличат, это может…

Дальше Соланж не слушала. С ее глаз словно бы спала пелена. В том, что произошло с ней, виноваты не Генриетта и не Дорже, а Агриппина! Наставница, за которую она была готова дважды умереть.

Она все рассчитала, все! С первого же их разговора в доме Дианы! Нет, не тогда… Площадь в Мунте. Несостоявшаяся казнь Шарля Тагэре, когда ей стало страшно. Как сверкнули тогда глаза бланкиссимы! Она забрала ее в Фей-Вэйю и сделала так, чтобы она общалась лишь с ней. Именно она задала ей Вопросы, и именно она убедила ее в собственной бездарности… Да, но Агриппина отговаривала ее от вступления в орден. Отговаривала и сама же постригла! А сон? Что значил тот сон?! И видения в склепе? Не могла же Агриппина предусмотреть и их. Хотя это было не нужно. То, как ее встретили на родине, так или иначе возвращало ее в монастырь. Она смотрела на мир глазами Агриппины. Та ее не отпускала от себя ни на шаг, а потом взяла да и отправила в Тагэре!

Бланкиссима видела герцога, она знала гороскопы их обоих и понимала, что их швырнет друг к другу! А перед отъездом якобы случайно и с возмущением рассказала о заклятии. И никакой не Мулан, а она сама написала письмо герцогу. Агриппина знала мужчин и понимала, что герцог не упустит подвернувшейся возможности, а Сола не сможет ему отказать. И беременность можно было предсказать, с ее-то неопытностью иначе быть просто не могло… Агриппина выждала, сколько нужно, и послала за ней так напугавшего ее Мулана. Единственно, чего Агриппина не предусмотрела, так это силы их с Шарло любви и того, что герцог был готов бросить ради нее все. Но тут вмешалась случайность, он не смог прийти. А она от страха и одиночества сотворила то, чего от нее и добивались!