Вера Камша - К вящей славе человеческой

Дверь захлопнулась, прежде чем Инес сообразила, что сказать. Альгвазилы, благоухая луком и потом, скрестили алебарды, загородив проход. Ну и пусть! Ее место рядом с подругой, а Хайме пусть пьет свою мяту, может, кончит беситься… Инес вымученно улыбнулась здоровенному сержанту:

– Надеюсь, вы защитите нас от мышей?

– Сеньора, – замялся тот, – прошу простить…

– Прощаю, – бросила Инес. Верзила не сделал ей ничего плохого, просто пришел, куда его послали, и стоит, а вот Хайме… Откуда эта ненависть к Марии? Он ведь ее ненавидит, и давно. Женщина еще может не сойти с ума, оставаясь одинокой; одинокий мужчина всегда жесток и очень редко справедлив. Спаси Господи Марииту от Фарагуандо – этот не простит! И ее бы не простил, прими она хоть чье-то предложение. Вдовы великих должны только молиться и плакать, но почему?!

Мариита дрожала на смятых простынях. Котенок, замученный несчастный котенок!.. Она вряд ли понимает, что происходит. Бенеро разглядывал на свет какое-то зелье, голые, поросшие волосами руки врача сделали бы честь молотобойцу. Инес тронула разметавшиеся волосы. Нужно заплести, иначе придется обрезать.

– Сеньор Бенеро, куда вы дели гребни?

Бенеро осторожно поставил склянку на стол.

– На кресле, – коротко сообщил он. – Вы были неправы, сеньора. Нельзя предавать чужое доверие, а брат вам верил.

– Это наше дело! – Хороша б она была, предложив инкверенту выкрасть преступника. Хайме бы на нее наорал, и этим бы все и кончилось.

– Сеньора! – Да кто он такой, этот Бенеро, чтобы лезть к ним со своими советами?! – Сеньора, дайте вашей подруге это питье. Его нужно выпить маленькими глотками. До дна. Господин сержант, вы здесь?

– Да, сеньор, – громовым шепотом возвестил альгвазил, – кипяток, прошу простить, куда ставить?

– На стол. Вы мне скоро снова понадобитесь.

– В вашем распоряжении, сеньор. – Господи, он же идет на цыпочках!

– Мариита, очнись. Это надо выпить. Мариита!..

– Я не буду…

– Ты должна.

– Нет. – Она вряд ли соображает, что говорит. – Не буду… Не хочу. Где Диего? Уже темно, где он?!

– Мариита! – Хоть бы альгвазилы не расслышали про Диего! – Ты должна выпить. Иначе нельзя.

– Я ничего не стану пить. – Больная села так внезапно, что Инес едва не расплескала питье. – Это яд! Я все слышала! Монах… Это он тебе велел! Он приходил меня убить… Чтобы запереть меня с мужем в могиле! Я не пойду к дону Гонсало!

– Прекрати! – Дать пощечину? Пожалуй! – Прекрати! Если не выпьешь – умрешь!

– Не буду! Где Диего? Почему его прячут? Пустите его… Приведите ко мне Диего!

– Замолчи!

– Диего!..

Пречистая Дева, как же она кричит! На дворе и то слышно!

– Сеньора, если вы не будете слушаться, к утру вы умрете в мучениях. Вместе с ребенком.

– Нет! – Мария куда-то рванулась, Бенеро ухватил бьющуюся дурищу за плечи и прижал к подушкам.

– Сеньор, – за спиной врача возник озабоченный альгвазил, – вам, прошу прощения, помочь?

– Возможно. – Бенеро продолжал удерживать роженицу, но теперь он смотрел на Инес. – Вы сможете влить ей снадобье? Да или нет?

– Смогу, – кивнула Инес.

– Сержант, можете идти. Пока.

Альгвазил с готовностью исчез. Мария замерла, исподлобья глядя сквозь Инес на перечеркнутую тенями стену. На лбу врача выступила испарина. Господи, сделай так, чтоб Гьомар пришла побыстрее!

– Я хочу видеть Диего! – Влажные пальцы отдирали руки Бенеро. Маркиза так и не рассталась с обручальным кольцом. – Почему вы его не пускаете? Кто вы такой?!

– Риб’оно шель аолам, – выдохнул Бенеро. – Сеньора, успокойтесь.

– Господи, Мариита, какая же ты дура!

– Она не в себе, – утешил врач. – Это бывает.

– Наверное… Я не звала Карлоса, когда рожала. Я помнила, что его нет.

Она все помнила, даже кружившую под потолком муху, но она была здорова.

– Сеньор Бенеро, вы ее удержите? Я сейчас…

– У вас дрожат руки. Сосредоточьтесь. Закройте глаза и просчитайте до десяти.

Альков, альгвазилы у двери, свечи, склянки – все исчезает. Перед глазами не тьма – темно-рыжий шелк. Один… Два…

– Диего! Пусти…

Нужно взять себя в руки. Дрожать она будет потом, дрожать, объясняться с Хайме, молиться, плакать. Два… Три… Резкий даже не скрип – визг.

– Раз я так нужен, я здесь.

Мужчина. Темноволосый, стройный. Рядом с врачом кажется юношей. Значит, Мария соврала…

– Где это зелье? Она сейчас выпьет, а дальше – ваше дело.

– Диего! Ты…

– Пей, нинья!

– Эй, сеньор!.. Кто вы? Откуда!

– Тихо! Она пьет.

Мечется желтый свет, по ногам тянет холодом… Сквозняк. Потайная дверь? Как же долго Мария пьет. У Диего длинные волосы, на подбородке – шрам. Не побоялся – пришел. Прямо в змеиную пасть! Сержант мнется с ноги на ногу, врач молча смотрит. Гаснет одна свеча… Нужно зажечь.

– Умница, нинья! Сеньора, возьмите чашку.

– Ваше имя!..

Наваждение прошло. Гончие вновь стали гончими, а волк – волком.

– Диего! Ты куда?

– Не волнуйся, нинья. Я сейчас вернусь. Слушай врача!

Один против шести! Карлос смог бы…

– Ваше имя, сеньор. Вы арестованы!

– Помолчите. Нинья, ты поняла?

– Диего…

– Ты поняла? Ты будешь слушать врача?

– Буду…

– Умница… Сержант, потерпите еще минуту!

Если закрывать глаза, то теперь, но они словно приклеились к непонятному чужаку. Руки Диего скрещены на груди, на губах – улыбка. Убийца? Неужели все-таки убийца?

Человек у постели что-то шепнул Бенеро и отступил на шаг. Альгвазил послушно ждал, больная тоже притихла. Еще один шаг от постели, второй, третий, прыжок в глубь комнаты, и рев сержанта:

– Парни, вперед! Живым! Только живым.

Окно в дальнем конце… Оно открыто!

– Я вернусь, нинья!

– За ним! Во двор!

Альгвазилы быками несутся к двери. Падает сбитая ваза, толстый ковер глушит звон. Окно ведет во внутренний дворик. Ему не уйти….

– Сеньора желает любоваться на корриду или собирается заняться делом?

Топот на лестнице молотом саданул по едва переставшей болеть голове. Гомес, как всегда, перестарался – бегать на кухню можно и с меньшей страстью. Хайме раздраженно потер виски и вышел на галерею подышать. Он успел как раз вовремя, чтобы увидеть, как из распахнувшейся двери, толкаясь, вываливается куча альгвазилов. Что они забыли во дворике, в полумраке было не разобрать. Топанье, шарканье, раздраженные голоса, плеск фонтана слились в нелепую какофонию, к которой не замедлила подключиться надсадно орущая птица.

Хайме сощурился и перегнулся через перила. Ночь не была темной, а белый мрамор, на который не поскупился Хенилья, словно бы притягивал лунный свет. Импарсиал без труда разглядел фонтан и застывшую спиной к мерцающему бассейну мужскую фигуру, которую по всем правилам полукругом обкладывал бравый Гомес. Алебарды альгвазилы держали наготове, но атаковать не спешили – в руке незнакомца выразительно поблескивал клинок.