Вера Камша - Лик Победы

Ласло плюнул через плечо и свернул к Белой Ели, Матильда двинулась следом. Тропа как тропа, никаких следов, точно и не ездил никто. И на дороге ничего, а земля сырая: заяц проскакал бы, и то заметно б было. И как тихо! На погосте и то веселей.

Справа и слева чернели облепленные ядовитыми ягодами кусты, за ними торчали пожелтевшие за одну ночь лиственницы. Рыжая хвоя, черные ветки, серые тучи, за которыми то ли есть небо, то ли нет. Сейчас полдень или что-то вроде того, а кажется, вечер. Хоть бы ветер поднялся, все легче было бы.

– Не ехал тут никто, – подал голос Ласло. – То есть никто живой… Упыри, они следов не оставляют.

Матильда промолчала. Чего спорить? Следов и правда нет, но их и на большой дороге не видно. До развилки есть, а дальше как корова языком. Ничего они не найдут, ничего и никого, хорошо, если сами живыми выберутся. Надо вернуться, дождаться дождя и ехать в Яблони. Если Робер там был, его запомнили, а к Белой Ели его занести не могло, с кем бы он ни поехал.

– Боже ж ты мой, то ж торба!

Застрявшую в кустах сумку принцесса узнала сразу. В ней Робер возил Клемента, он не мог ее потерять. Если был жив, конечно! Матильда сунулась было вперед, но Ласло уже выпутывал добычу из густых колючих веток. Вдовица выхватила у доезжачего сумку, словно в ней была талигойская корона, хотя корона ей и даром не нужна.

Торба была завязана, а пряжки, которыми она крепилась к седлу, расстегнуты. Внутри что-то задергалось. У Матильды затряслись руки, но ей все же удалось открыть сумку, и его крысейшество выскочил на свободу. Крыс был встрепан и зол, шерсть свалялась, он мигом взобрался на плечо Матильды и зашипел.

– Они были здесь, – сообщила вдовица то ли Ласло, то ли самой себе. – За ними кто-то гнался, и Робер выбросил сумку.

– Аполка за ними гналась, – пробурчал Ласло. – Она и есть, подлюка, никак не уймется. К Белой Ели загнала, там и найдем его, упокой Создатель его душу.

– Не каркай! – рявкнула Матильда. Доезжачий пожал плечами и быстро пошел вперед, принцесса с Клементом на плече двинулась следом. Его крысейшество молчал, то ли впереди не было ничего страшного, то ли…

– Хозяйка, – Ласло обернулся, – а крыса эта, она в порядке?

– Клемент это, – отрезала принцесса, – не трясись, не заяц.

– Ох, хозяйка, с тобой хоть на медведя, хоть на войну!

Вот-вот, вчера того лучше, чуть в постель не забрались. И забрались бы, если б не Балаж с Вицей. Кто ж увязался за Робером и что здесь случилось?

Ласло остановился так резко, что Матильда врезалась в пахнущую дымом и мокрой кожей куртку. Нет, того, чего вдова боялась увидеть, на поляне не было. Только полегшая трава и обгорелый пень посередине. Белой Ели, которой в Сакаци пугали детей, больше не существовало. Матильда сама не поняла, как вцепилась в плечо Ласло Надя. Вдовствующая принцесса и доезжачий долго смотрели на черный обломок, потом на дальнем краю поляны дрогнула ветка. Что-то живое. Белка? Дятел? Матильда оторвалась от твердого мужского плеча и зачем-то пошла к тому, что когда-то было Белой Елью. Что здесь случилось? Куда делся Робер, если он, конечно, сюда добрался? Клемент на плече жалобно пискнул. Матильда стащила его крысейшество с облюбованного им места и сунула за пазуху. Она заботилась не о крысе, о себе.

Глаза принцессы шарили по бурой траве в надежде найти хоть что-то: перчатку, подкову, пряжку, кольцо, – но не было ничего. Матильда коснулась почерневшей древесины – казавшийся целым пень осел и рассыпался на множество черно-серых обломков.

Ласло встретил ее возвращение угрюмым взглядом.

– Пошли назад, – Матильда старалась выглядеть уверенно. – Тут больше делать нечего.

– А дальше-то куда?

– В Яблони. Робер должен быть там, – принцесса сама не верила в то, что говорила, но, пока она не увидит тело, она будет искать.

– Ох, хозяйка, все одно не жилец он теперь, – нахмурился доезжачий. – Коли Аполка на кого глаз положила, пиши пропало. Достанет, как пить дать достанет!

– Помолчи, твою кавалерию! – еще немного, и Матильда бы его ударила.

Мать указала глазами на место во главе стола, и Робер кивнул, хотя похожее на трон дедово седалище не вдохновляло. Оно не могло достаться третьему сыну наследника, но досталось. Иноходец подвел мать к ее креслу и, стараясь казаться невозмутимым, взгромоздился на украшенного гербом и герцогской короной монстра. Впрочем, определенное преимущество в этом было – со своего места Робер видел всех собравшихся за столом, другое дело, что, кроме тетушки с дядюшкой да толстяка-лекаря и его худосочной жены, он не знал никого.

Рядом с матерью хмурился крепыш лет тридцати с некрасивым, но славным лицом. Красный камзол военного покроя, черно-белая оторочка, на плече – герб Эпинэ. Надо полагать, капитан гарнизона. Тогда рядом – его помощники, а вот магистра Октавиуса Робер помнил. Почтенный доктор за время разлуки еще сильней растолстел, но в целом изменился мало. Что ж, это справедливо, тот, кто лечит, и хорошо лечит, должен быть здоров. Напротив располагался олларианский священник. Судя по тому, что клирик предпочел общество угрюмого носатого юнца Жозине, святой отец на стороне Колиньяров. Эпинэ тайком оглядел кузин и кузенов, в очередной раз позабыв, троюродные они ему или четвероюродные, хотя какая разница.

Кравчий в траурном платье наполнил кубки и почтительно замер у двери. Чего все ждут? Ах да, он – глава дома, ему и говорить. Робер поднялся. Противно скрипнуло старое кресло, словно напоминая о семейном долге.

– Создатель, храни Эпинэ!

Вино на вкус Робера было слишком сладким, хоть и хорошим. Сколько ему лет? Кого из Повелителей Молний застала эта лоза?

Слуги понесли блюда. Люди менялись, обычаи – нет. Мать вздрогнула и отвела взгляд, но Робер понял: Жозина за него боится. Ерунда, как бы Амалия ни хотела усадить в это дурацкое кресло своего Альбина, она не станет в первый же день травить герцога. Мать виновато улыбнулась. Робер повернулся к предполагаемому капитану.

– Сударь, прошу вас назваться и представить своих офицеров.

Молодой человек встал. Он был не очень высоким, но, судя по всему, сильным и ловким.

– Никола Карваль. Исполняю обязанности капитана гарнизона Эпинэ. Разрешите представить: первый теньент Леон Дюварри.

Стройный блондин лет двадцати пяти вскочил, уронив салфетку. Дюварри…

– Вы племянник Ноэля Гайара.

– Да, монсеньор. Окончил Лаик. Служил в Тронко.

И оказался в Эпинэ. Можно не спрашивать когда. Три года назад из армии без объяснений выставили сотни полторы офицеров. Дорак заподозрил заговор, и, видит Леворукий, основания у него были.

– Рад познакомиться, теньент.

Сидевший рядом с Дюварри рыжеволосый парень неторопливо поднялся, не дожидаясь приглашения.