Вера Камша - Лик Победы

Можно подумать, если не спать три ночи кряду, что-то изменится. Манрики расточатся серным дымом, Сэ превратится в бурную реку и унесет королевскую армию, из Рассветных Врат выйдет Создатель и отделит правых от виноватых…

Робер поднялся, разминая затекшую спину, несколько раз прошелся из угла в угол, в тысячный раз постоял у портрета маршала Рене, потом у окна. Сел за стол, нарисовал на листе бумаги барса. Барс вышел грустным, чтобы не сказать жалким. Робер добавил несколько пятен, стало еще хуже. В приемной раздался какой-то шум, Эпинэ торопливо накрыл рисунок картой – и вовремя.

– Монсеньор, – лицо Леона Дюварри было в красных пятнах, глаза горели, – член ратуши Шакрэ… С ультиматумом.

– Ублюдки не осмелились прислать парламентера, – пояснил вошедший следом Карваль. В отличие от теньента, капитан был бледен. – Они отправили пленника, оставив в заложниках его семью.

Пленник!.. В центре собственной страны.

– Давайте его сюда.

– Монсеньор! – возгласил Дюварри. – Мэтр Орас Гукэ.

Мэтр Гукэ был толстым, круглолицым и насмерть перепуганным. Казалось, он даже пах страхом. Робер повернулся к приплясывавшему от нетерпения порученцу.

– Дайте ему касеры.

Гукэ выпил, вряд ли соображая, что именно пьет. Бледное полное лицо походило на невыдержанный сыр.

– Рассказывайте.

Толстяк открыл рот, снова закрыл и вдруг плюхнулся на колени. Робера передернуло от брезгливой жалости.

– Встаньте!

Стоящий на коленях человек затряс головой, словно глиняный болванчик.

– Мэтр Гукэ, – Эпинэ старался говорить так, как говорил с загнанными или перепуганными лошадьми, – что случилось? Я вас слушаю.

– Письмо, – забормотал тот, – вам… Вам письмо… Я привез… Иначе повесят Клару… И детей… У нас шестеро, – глаза Гукэ стали белыми, – шестеро. Вы слышите?! Их повесят, если вы не одумаетесь! Мою семью повесят! Из-за вас! Вы должны сдаться!..

– Как ты смеешь! – рявкнул Никола. – Трус!

– Замолчите, капитан! – прикрикнул Робер. – Давайте письмо и уходите.

– Вы! Вы не можете!.. Вы должны!

– Уведите его и проследите, чтоб без глупостей. К вам это тоже относится.

Легко сказать «без глупостей», а попробуй без них обойтись в этом подлейшем из миров. Робер взял запечатанный конверт, не коснувшись трясущейся пухлой руки.

На печати белого воска рыцарь поражал дракона. А он, вопреки здравому смыслу, надеялся на оленя. Что же с Савиньяком?

– Никола, я должен подумать, а вы… Полагаю, вы знаете, что следует делать.

– Разумеется, монсеньор. Я отдам все необходимые распоряжения.

Капитан Карваль – замечательный офицер, но читать ультиматумы лучше без свидетелей, хотя Эгмонт вскрыл письмо Ворона при всех. Почему? Не желал иметь тайн от соратников или боялся самого себя? Лично он боится. Повелитель Молний со злостью сорвал печать.

«Робер, незаконно именующий себя герцогом Эпинэ! – начало было многообещающим. – Твои преступления превысили чашу нашего терпения! Повелеваем тебе незамедлительно сложить оружие и предать себя и своих сообщников в руки наших верных слуг: маршала Талига маркиза Леонарда Эр-При, маркиза Фернана Сабве и графа Симона Марана.

На размышление тебе, по великой нашей милости и в память твоих предков, оказавших Талигу ряд важных услуг, даем четыре дня, по истечении которых все не сложившие оружие будут объявлены государственными изменниками, подлежащими смертной казни на месте.

Фердинанд, милостью Создателя король Талига» .

Леонард Манрик – маркиз Эр-При… Фердинанд отдает титул Повелителя Молний «навозникам»? На такое не решился даже Франциск. Понятно одно – истинные хозяева Талига Колиньяры и Манрики. И, во имя Леворукого, кто такой Симон Маран?!

Повелитель Молний отбросил высочайший рескрипт, из которого явствовало одно: переговоров не будет. Временщики ошалели так же, как и повстанцы. Не сражаться невозможно, сражаться – тем более. Отступать некуда. Сложить оружие не позволят свои же. Сдаться в одиночку? Он уже однажды попробовал.

Если бывают безвыходные положения, вот вам одно из них. А из безвыходных положений находят выход только великие или сумасшедшие. Робер потряс головой – глаза болели, словно в них насыпали перца. Иноходец зло усмехнулся, прижал к глазницам ладони, немного задержал, провел по бровям к вискам. Стало легче, хоть и ненамного. Так, один секрет Ворона он разгадал, разгадать бы еще парочку…

Черный Гость и Элкимена кружились, словно подхваченные незримым вихрем, герцог склонял голову к своей даме и слегка улыбался, Елена лучилась невозможным, горячечным счастьем, а скрипки предвещали беду, хотя все еще было спокойно.

Мистерии, как и большинство подобных забав, являли собой переделки доэсператистских легенд и трагедий, но эта, на вкус Валме, была слишком уж мрачной. Демон, ставший свидетелем праздника, перешедшего в кровавую резню, и девушка, которую он спас, поддавшись минутной прихоти, и которой не нашлось места среди живых… Брррр!

Скрипки замолчали, тревожная, злая волна спала, и Марсель облегченно откинулся на спинку кресла. Первая часть мистерии была закончена, и слава Создателю! Музыканта, написавшего этот кошмар, следует если не придушить, то высечь. Можно подумать, никто не знает, что в конце концов помрет, так за какими кошками об этом напоминать, да еще на празднике?!

Дядюшка Шантэри зашевелился и вытащил огромный носовой платок. Марсель не стал дожидаться трубных звуков и неизбежных нотаций и пулей выскочил из ложи. Виконт намеревался отыскать Алву, но судьба послала ему Фому. Герцог стоял посреди круглой, расписанной птицами комнаты и распекал хмурого человека с львиной гривой. Рядом с папенькой голубела принцесса Юлия и благоговейно топтались придворные и дипломаты. Обойти разряженную кучу, не нарушая этикета, было невозможно, оставалось присоединиться.

– Слишком мрачно, – палец Фомы качался у самого носа его жертвы. – Я понимаю, что вы связаны сюжетом, но вы испортили даже праздничные танцы.

Ага, значит, это и есть сочинитель музыки. Марсель и сам был готов всыпать ему по первое число, но стойкая нелюбовь к назиданиям и выволочкам свое дело сделали – Валме принял сторону композитора. Разумеется, мысленно.

– Ваше величество, – музыкант был мрачен, но спокоен, – Ее высочество настаивала на том, чтобы тема судьбы звучала уже в увертюре.

– Вам следовало показать ноты маэстро Луккини. Он, в отличие от вас, сочинил четырнадцать отличных мистерий.

– Луккини не имеет понятия об искусстве, – отрезал композитор, – в отличие от ее высочества…

– Правильно ли я понял, что музыкой мы обязаны вам? – Рокэ в своей черной тунике вышел из потайной двери. Рядом, опустив глаза, семенила сияющая Елена.