Аня Сокол - На неведомых тропинках. По исчезающим следам

Слезы все текли и текли. Я не могла остановить их, как не могла открыть рот и сказать «да». Как не могла сказать «нет».

Вот оно, избавление, на расстоянии вытянутой руки. Согласись — и металлический холод стола, ремни, что впиваются в кожу, паскудный взгляд лгуны и яркий свет ламп останется позади. Избавление, после которого я вполне могу завязать петлю под потолком и шагнуть с табурета. Вот только это мне уже не поможет. Ничто не поможет. Моей смертью отныне будут распоряжаться другие. Как и жизнью. Заложнице Востока не будет хода на север. Ей не позволят подойти к Легенде Зимы, а если и позволят, то только для того, чтобы одна перегрызла горло другой. Это даже не инстинкт, это суть, отражение мироустройства, его не изменить никакими медальонами матери.

И отказаться я тоже не могла. Будь на месте Радифа Александр, другой Вестник, Северный вестник, я бы дала согласие еще до того, как он успел предложить сделку.

Я продолжала глотать беспомощные злые слезы, не в силах согласиться, и не в силах отказать. Но нечисти не нужны слова. Торговец душами не стал повторять, грозить или уговаривать, он втянул в себя мой страх, словно аромат аппетитного кушанья и отошел. Я испытала крохотное, едва осязаемое облегчение, оно было почти кощунственным на фоне всего того, что происходило, потому что будь у Простого Вестник искушеннее, а не тот, кто сперва бьет, а потом разговаривает, уверена, они бы меня сломали.

Шумное дыхание выходило из груди неровными судорожными толчками. Каждую секунду я ожидала увидеть над собой зубастую лягушачью улыбку лгуны. Только одна мысль помогала сдерживаться, не давала превратиться в воющее обезумевшее создание — так или иначе, все скоро кончиться. Надо потерпеть и постараться умереть быстро.

Святые, помогите! Высшим мастерством у низших, живущих за счет других, считается умение снять кожу с человека, пока тот еще жив. Агония должна продолжаться. Это будет настолько скверно, что и представить сложно.

Я сосредоточилась на потолке, на неровных ломаных линиях, на чуть более темном пятне. Перед глазами все расплывалось. Я снова затряслась, как осиновый лист, и не могла остановиться.

В штрек вошли трое, двое на своих ногах, а третий невидимым холодным воздухом пробежал по коже. Я помнила это липкое прикосновение, но от страха мало что соображала. Сила Простого сгустилась в штреке, заставляя всех присутствующих замирать в почтительном ожидании. Хозяин Востока был невидим, но никто не сомневался в его присутствии. Одной из тех, кто пришел поглазеть на казнь, оказалась Киу, ее черные глаза встретились с моими карими.

«Гаро, наорочи», — эхом пронеслись в голове чуждые слова.

Уродливая и обнаженная лгуна, позвякивая длинной цепью, сделала шаг к столу. Мир сузился до заостренных серых ногтей на узловатой старческой руке. В лицо снова пахнуло теплым молоком и молодым сыром.

Плинк-плинк.

Я вздрогнула, и это непонятным образом помогло унять дрожь. Но никто не обратил внимания, жертве дергаться по сценарию положено. Лгуна мягко провела рукой по обнаженной ноге. Один раз я видела, как Веник так же ласкал труп.

Плинк-плинк.

Сухой колючий ветер закружился под потолком. Пальцы лгуны поднялись к животу, обрисовали пупок. В свете огненных фитилей блеснул каменный цветок на ее шее.

«Не смотри, — приказала я себе. — Не думай. Уйди в такое место, где они тебя не достанут. Туда, где у тебя есть семья: муж, дочь, дом и уверенность в том, что тебя любят. Уйди в воспоминания. Пусть они будут последним, что увидит воспаленное воображение. Это, а не собственные дымящиеся кишки на полу».

Короткая острая боль, и кожа на животе разошлась под нажимом острого ногтя, чужой палец погрузился в кровь.

Я застонала.

Один из мужчин, притащивших меня сюда, с улыбкой сказал что-то Денису, тот ответил, Радиф шикнул на обоих, словно зритель в кино, которого отвлекают от происходящего на экране шумные соседи.

Плинк-плинк.

Святые, помогите! Не выдержу, знаю, что не смогу, расползусь, как желе.

Я повернула голову и встретилась взглядом с Киу. Девушка не улыбалась, она смотрела и словно чего-то ждала. Чего?

Плинк-плинк.

Коготь лгуны заскользил выше, едва касаясь расходящейся кожи. Сухой ветер бросил песок в лицо. Киу закрыла глаза и упала, словно героиня романа о любви. Просто взяла и осела сломанной куклой на пол.

Плинк-плинк-плинк.

К девушке подскочил Радиф, поднимая за безвольно мотающуюся на тонкой шее голову. Взметнулся песок. Денис вдруг оказался рядом и оттолкнул от меня не обращающую ни на что внимания лгуну. Один из швов на груди твари лопнул, и по дряблой коже потек остро пахнущий гной. Заложница огрызнулась, и он ударил ее кулаком в лицо, снимая раздутый нос. Мне на щеку брызнула горячая кровь, и то, что выглядело, как старая больная женщина, упало куда-то вниз. Тюремщик расстегнул ремень на правой руке.

Плинк-плинк-плинк — плинк.

Звук набирал обороты, ускоряясь и приближаясь, шаг за шагом.

У стола возник Радиф с искаженным от ярости лицом.

— Пошел вон, — рявкнул на Дениса Вестник, и тюремщик отпрянул.

Я почувствовала горячий комочек у бедра, словно в карман запихнули вынутый из печки уголек. Статуэтка девушки! Ее якорь!

— Гаро, наорочи? — прошелестело в ушах, на этот раз я была уверена, что это не воображение.

— Гаро, Киу.

Глаза Радифа округлились, он издал рык и теперь уже сам схватился за ремень, удерживающий вторую руку.

Уголек в кармане прожег ткань и коснулся кожи. Я замычала, кусая губы.

«Со Киу», — сказала девушка, вручая ее.

Понимание было мгновенным и острым, как удар ножом. Я вдруг осознала, что знаю все что она говорила мне. Все до последнего слова. И поняла, на что с таким упорством дала согласие.

«Она Киу. Она Киу. Она Киу. Она Киу», — слова повторялись в голове, словно запись на заезженной, заикающейся пластинке.

Волна чужой души накрыла меня с головой, втекая сквозь поры прямо внутрь, просачиваясь под кожу и наполняя тело неимоверной свинцовой тяжестью. Она и я теперь едины. Призрак, как и бес, — бестелесное создание, и ему тоже нужно согласие «костюма» на вселение. Я свое дала. Мертвая девушка была внутри меня.

Плинк-плинк-плинк — плинк-плинк.

Киу ударила Радифа. Ударила моей рукой, разорвав кожаную петлю, словно та была бумажной. Удовольствие от удара в ненавистное лицо получили мы обе.

— Тварь, — Радиф вытер с поцарапанной щеки кровь и, резко развернувшись, исчез из поля зрения.

Тяжесть, наливавшая мышцы, вдруг исчезла, собираясь, съеживаясь до едва осязаемого уголька в чудом сохранившемся кармане разорванных штанов.

Плинк-плинк-плинк — плинк-плинк.

Пятно на потолке, раньше едва заметное, сейчас казалось черной набухающей кляксой, пульсирующей в такт каждому удару невидимой капели. Я села, судорожно дергая за ремни на ногах, ломая ногти и сдирая со щиколоток кожу. Нужна всего пара секунд, чтобы расстегнуть, всего чуть-чуть, чтобы освободиться…