Дмитрий Казаков - Ночь судьбы

Верховный прервал танец, резко вскрикнул, подняв руки. Синее пламя Дара над его головой вытянулось острым копьем, направленным в небеса. Костук не знал, как ведет себя в этот момент его Дар, но подозревал, что точно так же. Голову неприятно покалывало, по затылку бегали мурашки размером с крупных жуков.

«Хейя!» – истошный вопль взвился над степью. Испуганная ночь шарахнулась прочь. Пламя костра зашипело и скачком выросло.

Костук вздохнул и медленно направился к верховному. У того в руке, как и положено, из ниоткуда возникли четыре коротких палочки. У одной из них срез заточен. Кому достанется эта палочка, и отправится на юг, для беседы с Творцом.

Первым к раздаче жребиев успел Томзак, самый молодой из магов орды. Судя по тому, на что он способен сейчас, в будущем этот орк сможет стать великим чародеем.

Томзак склонил голову, и свободная рука верховного легла ему на макушку. Глаза главного мага Ими оставались закрыты. Может именно ему, Магу, Отбросившему Имя, придется уйти. Может быть. Имя маг теряет, становясь верховным. Принимая звание, он становится как бы самим государством, его олицетворением пред ликом хана, и слово его значит порою гораздо больше, чем мнение правителя. Ранее такой обычай существовал во всех орочьих государствах, но затем о нем потихоньку забыли, и остался он лишь в орде Ими.

Томзак потащил палочку дрожащей рукой. Чего-чего, а самообладания молодому магу пока недостает. Увидев, что ему выпал пустой жребий, он с облегчением вздохнул. По лицу его стекали крупные капли пота, блестя в свете костра.

Место Томзака занял Аклан. Даже во тьме Костук различил, как ходят желваки по лицу старика. Шутка ли, Аклану уже семьдесят! Это при среднем сроке жизни меж степняков в пятьдесят лет.

Аклану достался прутик без метки. Осознав это, Костук ощутил, как откуда-то из желудка поднимается холодная волна страха. Он не хочет, он совсем не желает уходить из родной степи, пусть даже в гости к Творцу. Но отступать поздно. Тот, кому выпал в жизни жребий мага, должен быть готов к тому, что его желания часто не будут значить ничего.

Костук встал на колени. В кожу впились острые камушки. От тяжелой и горячей руки, что легла на голову, пахло потом и еще – ковылем. Верховный смотрел на Костука сквозь закрытые веки, смотрел с улыбкой. А в руке его оставалось всего две палочки. Кукую из них выбрать? Какую!?

Костук нервно сглотнул, поднял руку, решившись. Палочки выглядят совершенно одинаково, и ни за что не догадаешься, какая – меченая. И рука застыла на полпути, нерешительно покачиваясь. Во рту пересохло, а холод из живота достиг сердца.

Пришлось разозлиться на себя: маг он, или нет? Нервно облизав губы, Костук ухватился за левую палочку. Судорожно вырвал из ладони верховного, удивляясь гладкости жребия. Сквозь зубы вылетел полувсхлип-полустон: нижний конец вытащенной палочки напоминал рогатину. Маленькое острие равнодушно смотрело на мага.

Холод из тела исчез, зато в голове словно развели огонь. За глазами стало горячо, череп налился тяжестью. Костук с трудом поднялся, швырнул проклятую палочку, как положено, в костер. Пламя дернулось, словно подавилось подачкой, и гневно заревело.

На плечо легла рука. Понятно, его хотят утешить. Пришлось обернуться.

Трое магов орды стояли напротив, и сочувствие светилось в глазах, даже в глазах верховного, от которого Костук никак не ожидал проявления каких-либо чувств.

– Я молю о прощении, – сказал Отбросивший Имя и поклонился.

– Я молю о прощении, – надтреснутым эхом откликнулся Аклан.

– Я молю о прощении, – добавил Томзак, склоняя вихрастую голову.

Обряд должен продолжаться, что бы ни случилось, что бы ни происходило в душе у избранного. Но того, кто отправляется в неведомое, того, кто жертвует собой ради орды, нельзя провожать так, как орка, что едет в гости к соседу.

Костук словно окаменел, лишь пламя в голове разгоралось все ярче. Наконец, губы его раздвинулись, и маг произнес нараспев:

Дернулся Отбросивший Имя, словно родили произнесенные строчки во тьме нечто такое, что может напугать даже верховного мага. И голос его дрожал, когда он заговорил:

– Ты прячешь страх за стихами, Костук? Как всегда, это у тебя получается хорошо. Жаль, что жребий пал на тебя. Поэты рождаются реже, чем маги, – собственные слова успокоили верховного. К концу фразы он даже позволил себе улыбку.

– Я никогда ничего не прячу, – грустно отозвался Костук. – Она само получается. Ты же знаешь, я даже Силой управляю с помощью стихов.

– Знаю, – кивнул Отбросивший Имя. – А также знаю, что никто более из магов так не может. И Дар светит над твоей головой совсем не зря.

– А я так не думаю, – резко ответил избранник. Коротко поклонился и, развернувшись, исчез во тьме, оставив магов обдумывать крамольную фразу.

Догонять беглеца никто не будет. До утра избранник волен делать все, что захочет, и лишь с восходом солнца, когда новый день, день Тура, вступит в свои права, обязан будет отправиться в путь.

Сказать, что они шли медленно – значило ничего не сказать. Едва тащились. Родомист хмурился, но молчал. Пока отставание от плана похода не столь велико, и все можно будет отыграть. В том случае, если поправится Хорт. Только в этом случае.

Здесь, в южной части степей, снега нет, и идти легче. Правда, и удобные для дневок места встречаются реже.

Гораздо более чем причуды ландшафта, беспокоил мага Хорт. Все с большей тревогой смотрел на него Родомист. После первого приступа болезнь вцепилась в него яростно и неукротимо, словно отыгрываясь за те дни, на которые отступила под действием воды Сиреневого озера. Редкие периоды нормального дыхания сменялись длительными приступами. Хорт хрипел, кашлял, словно древний старец, и шел лишь благодаря силе воли. Травы помогали плохо, принося лишь временное облегчение, и с каждым разом их действие слабело.

На третий день мучений Хорт просто не смог идти. Произошло это, когда от места очередной дневки не прошли и версты. Охотник неожиданно потерял сознание. Зашатался, словно пьяный, и бесформенным кулем осел на землю. Прыжок Ратана, что метнулся, словно настоящий барс – поймать, поддержать, – оказался излишним.

– Что с ним, маг? Что с ним? – оскалив клыки совсем по-звериному, прошипел воин.

– Удушье, – коротко ответил Родомист. – Очень сильное.

– Что делать? – вопросил воин, укладывая Хорта на землю и расстегивая ему ворот.

– Травы не помогают, – Родомист пощупал охотнику пульс и тяжко вздохнул. – Придется использовать магию.