Юлия Пушкарева - Хроники Обетованного. Осиновая корона (СИ)

Как и все лорды Ти'арга, Каннерти лгали. Как и за всеми, за ними нужно было тщательно следить - и наместник никогда не упускал из виду возможные семена предательства... К сожалению, Риарт вырос, начитался книжек о славном прошлом и показал зубы. Такое иногда случается. Наместник Велдакир был горд оттого, что не растерялся. А уж то, что слугой Риарта был не кто иной, как Моун, - и вовсе драгоценный подарок. Более драгоценный и сверкающий, чем все змеи из лаборатории Велдакира и все его серебряные медицинские инструменты.

По крайней мере, тихого, забитого Моуна, что всюду тенью таскался за блестящим юношей, точно никто не заподозрит... Незаменимого Моуна. Самого благодарного, самого наблюдательного человека в Обетованном. Если бы не он, не его сведения, не перехваченные им письма - наместник никогда не узнал бы о заговоре, что назрел в Каннеране. О диком, идиотском заговоре против короля Хавальда - против власти Альсунга, которую не свергнуть вовеки веков, если хоть немного дорожишь жизнью. Против власти, которую сам наместник уже привык считать священной. Он уважал существующий порядок вещей; он был призван охранять его и служить ему. Он не позволит новым смутам разъедать Ти'арг изнутри, не позволит лишить его покоя и благоденствия, добытых с таким трудом.

А Риарт Каннерти - пусть он был добр, молод и бескорыстен, и даже думал, что желает блага своей стране - мог принести Ти'аргу только смуты. Смуты и кровь, которые ни к чему бы не привели, кроме новых ручьёв крови и новых отрубленных голов. Воды озера Кирло затянулись бы алой плёнкой. А среди отрубленных оказалась бы и собственная голова Риарта, и головы его ветрогонов-сторонников, и (между прочим) немолодая уже голова наместника Велдакира. Которому этого совсем не хотелось.

Он не думал, а именно знал , что так будет. Он знал, что Альсунг делает с бунтовщиками. Он жил на севере и проникся его нравами - жестокими и простыми, будто почти круглогодичная зима. Он, к тому же, в своё время насмотрелся на Великую войну - на то, как король Конгвар, а затем королева Хелт, брали Ти'арг. Наместник не спал по ночам от мыслей о том, какие расправы ждали бы Ти'арг от Хавальда, прояви эти несчастные земли ещё хоть малейшую непокорность.

Наместник вырос в Ти'арге. Он оберегал и любил его - его горы, тёмные леса и крошечные городки, травянистые пустоши его севера, и шумную гавань Хаэдрана, и Академию, славнее которой нет в мире, и строгий чеканный язык. Может быть, по-своему Ти'арг любил и Риарт Каннерти - но не понимал его и не жалел. Он был жестоким, самовлюблённым мальчишкой, напрочь лишённым мудрости и чувства такта. Он мечтал о короне независимого Ти'арга, писал нескладные стишки о свободе (их наместнику тоже украдкой привозил Моун) - и совершенно не понимал, какой ценой всё это могло оплатиться.

Ценой тысяч и тысяч жизней. Даже гномы под Старыми горами, наверное, содрогнулись бы от поступи войска, которое король Хавальд бросил бы на бунтовщиков... О нет, не бывать такому. Только не тогда, когда Ти'арг вверен попечению наместника Велдакира. Только не под его ответственностью.

Наместник был обычным лекарем, а не убийцей. Заросший щетиной убийца стоял перед ним, рядом с букетом сирени, и преданно, с немым вопросом заглядывал в глаза. Моун снова слегка скособочился - значит, до сих пор волнуется. Наместник вздохнул.

- Что ж, мне искренне жаль, Моун. Передай, пожалуйста, мои соболезнования милорду и миледи Каннерти. Не понимаю, как могла приключиться такая несправедливость в их чудном замке...

Моун кивнул. Шмель вылетел в окно, и наместник задумчиво проводил его взглядом.

- А что Вы теперь будете делать, господин наместник? Займётесь друзьями лорда Риарта? Я имею в виду... - Моун прочистил горло, и тонкий цветочный запах опять заглушила вонь колбасы с луком, - ...приставите к ним охрану? К молодым Нивгорту Элготи, Талмару Лейну...

- О, само собой, Моун! - уверенно подтвердил наместник - достаточно громко, чтобы безучастный стражник за дверями расслышал. - Конечно. К ним - и, в первую очередь, к его невесте, леди Уне Тоури. Жаль будет, если злоумышленники подберутся к этой юной красавице. Надеюсь, водная Льер этого не допустит... Ты же говорил, что в последние годы твои господа особенно близко сошлись именно с Тоури, не так ли? Обручение, переписка, поездки в гости... Тоури из Кинбралана, боюсь, сейчас грозит наибольшая опасность. Бедняжка Уна: ужасная участь для девушки - овдоветь, ещё не сделавшись женой. Ты не находишь?

Моун ухмыльнулся, облизал губы - и на миг наместнику померещилось, что кончик языка у слуги раздвоен.

ГЛАВА VIII

Восточное море. К орабль "Русалка"

Шун-Ди проснулся от того, что ему вдруг стало тепло. Весь предыдущий день плавания он мёрз: в море было ветрено, и, едва корабль вышел из гавани Рюя, солнце скрыла пасмурная завеса. Вдобавок "Русалка" была одним из первых торговых суден опекуна Шун-Ди - очень ветхим, соответственно. Этот устарелый (по меркам мореходства Минши) вёсельный корабль давно не использовали для дальних перевозок, лишь для доставки не особенно важного груза между островами. В силу этой естественной заброшенности, Шун-Ди как-то не задумывался о том, что борта "Русалки" уже в отвратительном состоянии. Следовало бы просмолить доски, и зашить мелкие прорехи на парусах, а полы в помещениях под товар и вовсе, наверное, придётся постелить заново - что это за дырчатая несуразность?.. В общем, корабль продувался всеми ветрами, и, прежде чем рухнуть в тяжёлый сон, Шун-Ди продрог до костей. Даже виделось ему этой ночью что-то холодное - то ли лёд из Альсунга, который в Минши продаётся как диковинка для вельмож, то ли камни, на которых он так часто ночевал в странствиях по западу.

Но вскоре после восхода, когда бледно-золотой свет забил в щели между досками, а ночная качка подутихла, Шун-Ди прямо почувствовал, как приятная истома окутывает его. Словно мать, мурлыча во сне, завернула его в покрывало из козьей шерсти - единственное на всех рабынь в доме...

Мать? Но она ведь давно ушла к Прародителю.

Шун-Ди вздрогнул, рывком сел и сразу поморщился от двойной боли: умудрился одновременно отлежать рёбра на тонкой циновке и с размаху стукнуться головой о перекладину. "Шун-Ди-Го - Невероятно-Везучий", вот именно... Спать здесь, в трюме, было просто пыткой. Товарные помещения, естественно, не приспособлены для сна - но что поделать, если на "Русалке" нет ни одной пассажирской каюты?

Немного отдышавшись, Шун-Ди взглянул в сторону, откуда исходило тепло... И замер.

На промятой циновке, с ним рядом - можно сказать, почти под боком - свернулся Лис. Спать он всегда предпочитал в своём зверином обличье. Лапы подогнуты под живот, изящное тело обёрнуто хвостом; безобидное, даже трогательное зрелище. Но Шун-Ди знал, что янтарные глаза Лиса на самом деле прикрыты неплотно, а ворсистые уши улавливают шорох каждой волны о днище - равно как и скрип проржавелых уключин под вёслами, и голодное бурчание в животах гребцов. На золотисто-рыжем меху Лиса (так и хочется запустить в него ладонь, чтобы потонули пальцы...) полосками танцевал свет. Шун-Ди вовсе не собирался таращиться на друга (он, пожалуй, излишне грешил этим и при бодрствующем его состоянии) - но всё равно не удержался и засмотрелся. У обычных лис, не Двуликих, не бывает такого богатого, переливчатого оттенка. Будто гребцы с капитаном захватили в плен маленькое солнце. Хотя и обычные лисы, должно быть, спят в своих норах вот так же напряжённо подобравшись.