Андрей Попов - Охотничий пес (СИ)

В воздухе красивого бездыханного юношу держала аспидно-черная пирамидка.

Она испускала серебристые волны и издавала почти неслышный лязг.

- Тиа Кар, - улыбнулся Ласло и коротко поцеловал ее в пухлую руку.

- Ваше превосходительство, - поклонилась она.

Ее некрасивое лицо растянулось в улыбке, обнажая зубы, перепачканные помадой. Пот ручьем тек по ее наморщенному лбу и водянистым редким локонам, тиа Кар никогда не умела следить за внешностью. Хоть она и выглядела на пятый десяток, на деле ей было не больше двадцати семи - магия старит. Опытные маги не выглядят на свой фактический возраст и умирают рано, не доживши до неподдельной магической хворой старости. Глядя на подвешенного над черной пирамидкой юношу, Ласло прикинул, как скоро его юные черты оставили бы фарфоровое лицо и золотистые кудри? Ответ: к годам двадцати шести он растерял бы свой шарм и стал бы обрюзглым и седовласым мужчиной, выглядящим на пятьдесят лет. В некотором смысле ему "повезло" умереть юным, пока магия не оставила свои неприятные следы.

- Кто это? - поинтересовался Ласло, кивая на подвешенного мальчишку.

- Пит Хиггинс, - произнес, растягивая гласные, Бродвей, поглядывая в личное дело. - Прошлогодний выпускник кафедры танатологии. Восхитительные оценки и результаты выпускных экзаменов. Стажировался как маг-криминалист, а после празднования летнего солнцестояния он пропал, и долгое время мы не могли его найти.

- Патрульные выловили его утром из реки, когда им пировали русалочьи мальки. Они не повредили тело, а лишь надкусали пальцы рук, - пояснила Гурдун и продолжила. - По предварительной экспертизе он умер от передозировки дурманом. Патологоанатомы обследовали его и обнаружили полупереваренных гусениц дурман-мотылька в желудке.

- Характер ссадин на челюсти говорят о том, что его принуждали жевать гусениц, - Джонатан Ил многозначительно выдержал паузу. - Его пичкали гусеницами и заставляли заниматься колдовством.

- Это весьма удручает, дамы и господа, - проговорил Ласло. - Однако же вы созвали Тетраконклав в полном составе не только лишь из-за этого?

Гурдун смущенно закусила губу и указала пухлым пальцем на поясницу юноши.

Вначале Ласло не заметил совсем ничего необычного, затем, приглядевшись, увидел, то, что заставило его сердце болезненно екнуть.

- Метка Магос Теус, - констатировал Ласло.

Молочная кожа парнишки, гладкая, усеянная крохотными волосками цвета платины и ветвистыми речками голубоватых вен была повреждена раскаленными клеймом. Метка, застывшая на юношеской коже темным абрисом, изображала перевернутый знак всеобщей магии: глаз, пускающий слезу в верхушке своеобразной пирамиды, пылающий меч, молот и наковальня в основании фигуры. Маги-радикалы, на ауто-да-ферском сленге названные малефиками, использовали перевернутую пирамиду в качестве символа революционного движения несколько лет назад по всей империи. Ожог выглядел расплывчатым аморфным пятном на коже, но не узнать перевернутую пирамиду было невозможно.

- Есть еще, по меньшей мере, семнадцать пропавших без вести магов, и скорее всего вскоре мы их обнаружим плавающими в реке, - неуверенно проговорила Гурдун.

- Семнадцать?! - закричал Ласло, и тетраконклавка побледнела. - Как же так вышло, что я узнаю об этом только сейчас последним?

Никто ничего не ответил.

Желтые моли, прятавшиеся до этого в его бороде, обеспокоенно разлетелись по залу, отсвечивая, как блики полыхающего костра, люминесценцинтными крылышками, сжигая шторы магическим пламенем. Ласло вскинул руку, отозвав духов-покровителей обратно к себе, и затушил разгоревшиеся шторы усилием мысли.

- Итак, - начал Ласло после выдержанной паузы. - Пропавшие. Кто они?

- Выпускники, - не сразу ответила Гурдун. - Все поголовно эскулапы и танатологи, маги магии врачевания.

- Что общественность?

- Все держится в строжайшем секрете. Мои специалисты день и нощно отслеживают магические всполохи, - произнес Джонатан Ил, руководитель Департамента прикладной спиритологии. - Но поиски осложнились с появлением Аннабель... Из-за нее мы потеряли следы, они затерялись в шумовом эхе Исхода, которое все никак не рассосется.

- Девчонка... сильный маг, - констатировала тиа Кар. - Ее удивительная сила прямо пропорциональна тому, насколько у нее изуродована душа. Первое время с ней были одни проблемы, но после стерилизации, она пошла на поправку.

- Где девчонка сейчас, тиа Кар?

- Пока что на реабилитации, но по получению письменного разрешения Секретария, мы назначим ей наставника-опекуна, и она немедленно начнет обучение.

- Ясно, - отрезал он в ответ и поспешил откланяться. - На сегодня больше никаких дел. Тиа Кар, сообщите как можно скорее Иену Маршаку, что я готов с ним встретиться, - он многозначительно взглянул на нее из-под непроницаемых синих стекол. - Вы должны были знать, о его желании, скорее со мной увидится, не так ли?

- Вы были так заняты после случившегося с Обером МакРибусом...

- Когда ауто-да-фер требует аудиенции, это важнее дел архимага Тетраконклава, тиа Кар. И даже если он обращается неофициально.

- Вы, как всегда, правы, - вздохнула тиа Кар, склонив виновато голову.

Ласло незамедлительно покинул пропахший горелыми шторами зал и поспешил в свой кабинет, на вечнозеленую опушку леса. В его посидевшей голове, как в полыхающем котле с супом, вертелась тысяча и одна мысль.

* * *

Чертовые туфли безжалостно жали Ханне ноги.

Вторые сутки она была вынуждена носить на своих двоих это средневековое орудие пыток из шкуры псины, заколотой в подворотне, освежеванной и отданной кожевеннику на обработку. Пьяный ублюдок наверняка выделывал шкуру в крохотном перерыве между опустошением кружки дешевого пива и собственного желудка, а после отдал молодому и неопытному подмастерью. Нежеланный сын рыбака и танцовщицы всей душой ненавидел свое ремесло и жаждал как можно больше страданий принести каждому, кому приведется воспользоваться плодами его вынужденного нелюбимого труда.

Эти нищенские туфли родились в ненависти, в ненависти Ханна носила их, пытаясь развернуть многострадальную стопу удобней при каждом шаге по мостовому булыжнику, все время неуклюже спотыкаясь наполовину оторванным каблуком. Она была вынуждена купить их, столичные сапоги, кои она привезла с собой из большого города, выдавали ее с потрохами и не давали лучше слиться с ролью нищенской простушки.

- Мы проделали отличную работу, я хвалю тебя, - произнес Иен.

Его тон был настолько четким, без любых колебаний, что, казалось, подстраивается под монотонный шум падающих капель и вечного уличного гама. Ханну так и подрывало высказать ему в лицо, что он просто не может и не хочет перечислить ее достоинства, что он слишком самолюбив, потому просто констатирует факт похвалы. Такой безошибочный выбор формулировки: и похвала, и любезность, и холодно подчеркнутый нейтралитет. Ее это ужасно выводило из себя, но она оставалась выглядеть скучно-сдержанной.