Андрей Попов - Охотничий пес (СИ)

"Немыслимое расточительство сотен жизней" было перечеркнуто и дописан более сентиментальный вариант.

- ...Утрата невосполнимая, - он продолжил. - Однако господин Маршак следовал в интересах исключительно всеобщего блага. Маги всего города благодарны ему за то, что он действовал непредубежденно по отношению к нашей братии...

- Ваша честь, сторона протекции намеренно затягивает процесс, - не выдержала она.

И, хотя ее тон голоса оставался холодным как ведро стылой воды, Иен смог уловить раздражение.

Она ненавидела, когда ее время тратят на пустую болтовню.

На секунду судья растерялся, явно не зная, какую формулировку применить к Ласло. Анна выжидающе смотрела на него, изогнув дужку брови. Таким же взглядом терпеливые родители смотрят на чадо, не могущее установить вершину игрушечной пирамидки.

Тем временем, Ласло продолжал заговаривать зубы слушающим:

- Кроме всего прочего, приобретение Исхода поможет технологическому прогрессу и обеспечит благополучие жителям империи. Вы же знаете, какая это редкость - Исходы . Они являются катализатором прогресса в магической науке, и их недостаток ощутим в особенности в последние десятилетия. Убить растерянное дитя, которое хочет созидать по своей природе, но не может в силу своей неопытности и слабости - самый легкий путь, - Иену показалось, что Анна театрально закатила глаза. - Господин Маршак рисковал своей жизнью, чтобы принести в науку еще одно благо. Вы должны знать, за долгую историю лицензирования магов Исходы толкали мир на путь благоденствия. Обыкновенные маги чувствуют Исходов, и тянутся к ним, как бабочки к свету горящей свечи. Кроме того, если бы господин Маршак убил девочку, магическое сообщество было бы в ярости. Они очень щепетильны в вопросах, которые касаются таких одаренных детей и считают, что имеют на них определенные права. Вспомните все восстания, происходившие в истории, когда ауто-да-феры не желали подождать и дать шанс новорожденному магу-Исходу взять верх над своей неудержимой силой. Вспомните Джошуа Макензи...

Лицо Анны перекосило как из-за инсульта.

- В доказательство вышесказанного, прошу суд разрешить допрос Аннабель Баркер. Если, разумеется, мисс Гиллерт не возражает, - его уважительно-издевательские полутона в голосе восхитили присяжных дам.

- Обвинение не возражает, - холодно махнула рукой Анна.

Спиноза вообще ничего не ответил, только покивал, изображая вовлеченность.

Створчатые железные двери распахнулись, и несколько магов ввели внутрь девушку с ослепительно-белоснежной кожей. Она сжимала в порозовевших от притока крови руках куклу аристократки. Ее лихорадило, и она боялась, что обвинение предъявят ей, и архимаг был вынужден придерживать юное дарование за плечо, чтобы дать ей ощущение защиты. Аннабель отдернула его руку, не желала, чтобы к ней прикасался мужчина. Она выглядела такой ничтожной и опасливой, что трудно было поверить, что внутри этого лихорадящего тельца теплится чудовищная околобожественная сила.

- Как ты себя чувствуешь, дитя? - обвинитель обратилась к ней вежливо, почти по-матерински нежно, что Иен не поверил своим ушам.

Она попросила рассказать ей, что Аннабель помнит о том злосчастном дне. Горький пот шел с нее ливнем, она говорила, запыхавшись, будто после стометровой пробежки.

- Я... чувствовала себя странно... как никогда себя не чувствовала в жизни, - начала она. - Отчим попытался утянуть меня с собой, я сопротивлялась... я не могла больше так жить!.. Постоянные унижения, жестокость... омерзительные прикосновения к моей коже и... его ублюдские друзья игрались со мной, как с неживой куклой... Он был чудовищем, он убил мою маму, а потом пользовался мной, будто я какая-то вещь...

Она яростно сжала в белоснежных пальцах куколку фарфоровой аристократки.

- В тот момент навалилось все это разом... - Аннабель сделала паузу, обдумывая. - А потом... потом все стало как во сне... Люди кричали и боялись меня, они убегали прочь, а моя голова раскалывалась от шума... Нечто , таящееся доселе внутри, напало на них... Клянусь, я ничего не смогла с этим поделать... Нечто использовало меня... как куклу, как использовал мой отчим... - она заплакала. - Затем все потемнело... - она указала на Иена. - Он схватил меня за руку, и пение прекратилось... Это сложно объяснить, - замялась она, выбирая слова точнее. - Сила, которая захлестнула меня... она то и дело пела... это пение заставляло меня делать, то, чего я не хотела, но он, освободил меня...

Всепоглощающая ненависть к миру, которая сначала породила Исхода внутри нее, обыкновенной девчонки, а затем пережевала и брезгливо выплюнула, вытянув все соки, сделала ее машиной для убийств. Она не понимала, что делает, став инструментов в руках сил непостижимой природы Исходов.

- Ваша честь, позвольте закончить, - вмешался Ласло.

Анна выглядела смущенно.

Она ненавидела Иена, но все-таки она не ненавидела девчонку, на чью долю выпали испытания, кои по плечу не каждому. Анна не была какой-нибудь магоненавистницей, в отличие от других охотников на магическую заразу, так они называли магов. Женщины из присяжных промокали уголки глаз платками, мужчины отрешенно смотрели в малиновую стену, проглатывая вырывающуюся сентиментальность.

Судья раскис и выглядел даже более жалко, чем свидетельница.

- Пожалуй, можете увести ее, - она неуверенно махнула рукой.

Аннабель вывели из аудитории. Напоследок она взглянула на Иена глазами ягненка и одними губами прошептала "спасибо". Он растерянно ответил ей сдержанным кивком, на что она улыбнулась. Это подметили присяжные, шумно вздохнувшие от сантиментов. Иен уловил взгляд Ласло и его одобрительное подмигивание из-под синих непрозрачных линз очков.

- Обвинение просит свидетелей для дачи показаний, - кашлянула Анна.

Поочередно с трибун поднялись Маркус, Ханна и некто Тобис Карловец, случайный свидетель происшествия на вокзале. Дар рассказчика у него определенно присутствовал: он настолько красочно описал части расчлененных и подожженных тел, летавшие над его головой, что судье стало плохо и ему пришлось удалиться из аудитории. Анна брезгливо приподняла уголок верхней губы: она представила, как трудно было бы отстирать кровь от ее отглаженных костюмов.

Ханна же давала показания максимально нейтрально, как на экзамене, и не велась на провокации Анны.

К моменту, когда к трибуне вызвали Маркуса, стало ясно, что он хорошо набрался.

Толковый судья выгнал бы такого свидетеля: перегар распространился повсеместно, от постамента судьи до скамьи присяжных, где тетушки стыдливо прикрывали платками свои наморщенные носы. Маркус даже в таком состоянии обходил вербальные ловушки, расставленные Анной. Она здорово с ним просчиталась: в общих чертах, Маркус говорил то, что от него требовало обвинение, ведь лжесвидетельствовать он никак не мог. Но он одним видом внушал столько отвращения кисейным барышням на скамье присяжных, что они его не слушали вовсе.