Стивен Эриксон - Падение Света (ЛП)

Наконец размышления Аномандера пришли к теме, важной для Айвиса. — Милорд, я ничего не слышу о лорде Драконусе. Не получил ни единого письма. Его нет, и я должен дерзнуть… В день битвы, милорд, я приведу домовых клинков Дома Драконс к вам и встану под вашу команду.

Аномандер молчал. Взгляд устремился к тяжелым тучам на севере. Первые снежинки устремились вниз, чтобы лечь в слякоть.

— Милорд…

— Владыка Драконус вернется, Айвис. Я оканчиваю бесполезную охоту. Если нам с Андаристом суждено расстаться, я выдержу эту рану. Уже назавтра уеду в Харкенас. Горе может наряжаться во власяницу уязвленной гордости, но месть не уступает ему в наглости.

— Милорд, — осмелился ответить Айвис, — лучше не надо. Возвращаться в Харкенас, то есть. Оставьте Драконусу место… которое он сам выберет. Не могу объяснить соблазн темноты, разве что… это сама суть его дара любимой женщине. Похоже, решения его необъяснимы и безответственны. А у вас есть знать, возможные союзники на поле брани.

— Они будут биться за меня, Айвис.

— Если лорд Драконус…

— Они будут биться за меня, — настаивал Аномандер.

— А если нет?

— Они научатся сожалеть об ошибках.

Угроза заставила Айвиса похолодеть. Он глядел на тучи, из коих лились спутанные струи снега и дождя. В кухне готовится обед, пир в честь нежданных гостей. В главном зале Азатенай Каладан Бруд сидит, словно плохо укрощенный медведь, в единственном кресле под стать грузной комплекции — в кресле Драконуса. С Великим Каменщиком остается, развлекая его, лекарь Прок.

В личных покоях леди Сендалат расточает внимание Вренеку, словно он может заменить ей сына — сына, которого нельзя признавать. Мальчишка почти оправился от испытаний, он спокоен, будто поседелый ветеран множества битв, но уже начинает сердиться от излишнего напора женской опеки. Хорошо, что Вренек оказался другом ее сына, но годы разделяют детей — Вренек старше, он не вел жизни балованного сына знатного рода. Айвис хорошо понимал, насколько неловко ему в обществе леди.

А еще стража ходит по коридорам крепости, поднимается на башни и спускается по витым лестницам.

— Милорд, — решился Айвис. — Вы обещали потолковать со спутником-Азатенаем о дочерях Драконуса.

Аномандер хмыкнул и согласно кивнул. — Сегодня же вечером, Айвис. Он, похоже, сам догадался, что в крепости кого-то не хватает. А меня тревожит сама мысль о магии. То есть… они дочери Драконуса, об их отношениях ты знаешь больше меня. Чем он ответил бы на такие зверства?

— Пока что, милорд, он ничем не ответил.

— Нельзя быть уверенными в его равнодушии. Вполне возможно, новости его не достигли.

— Милорд? Но я послал нарочного…

— Такие письма кладут у дверей Палаты Ночи, на столик, который слуги проверяют слишком редко. Сообразил ли Драконус, что его могут ждать письма? Может, и нет. Но я спрашиваю: как он отреагировал бы на весть, что одна из дочерей умерла от рук двух других? На убийства слуг в крепости?

Айвис колебался. — Милорд, я утомился, измышляя ответы, но не готов сказать наверняка. Он забрал побочного сына, в западные земли. Аратан, славный мальчишка семнадцати лет. Сейчас уже восемнадцати. Но дочери… они оставались детьми. Сводный брат перерос их, сир. Это выглядит зловеще.

— Он был к ним близок?

— К дочерям? — Айвис подумал и покачал головой. — Он терпел их. Спорить готов, данные им имена сами по себе красноречивы. Злоба, Зависть и Обида. Обида — та, которую убили и сожгли в печке.

Аномандер моргнул. — Эта подробность до сих пор пугает меня, дружище.

— Трудновато было бы забыть, — согласился Айвис. — Мы могли давно их выкурить, милорд, если бы не боязнь колдовства.

— Возможно, раз с нами Каладан Бруд, время пришло.

— Но вы скоро покинете нас, милорд. Сдержат ли их простые кандалы?

— Ни в коем случае, — заверил Аномандер, — мы не оставим вас без защиты. Впрочем, я не имею понятия о могуществе Бруда. Он оказался умелым мастером, умеет двигать камни и говорит о магии земли, будто хорошо с ней знаком. Есть ли у него что-то еще? Знаю не больше вас, и жажду узнать. Вечером мы обсудим этот вопрос.

— Благодарю, милорд.

— Но я лишь мост. Каладан Бруд стоит на той стороне. Моя скромная задача — побудить тебя пересечь пролет.

— И все же я благодарен, милорд.

— Вечер подбирается, друг. Не пора ли покинуть башню?

— Продрогшие мои кости рады будут любому теплу, милорд.

* * *

Леди Сендалат слишком напоминала Вренеку его собственную маму. Пока она одевалась к обеду, он выскользнул из покоев и бродил по крепостным коридорам. На перекрестках встречал стражников — ходят парами, светят фонари, руки крепко сжимают короткие мечи. На него смотрели с тревогой, упрекали за то, что бродит беззаботно.

В нем по-прежнему видели ребенка. Хотя он мог бы возразить. Мог даже напомнить: именно против детей они так насторожены, дети заставили их бояться, шагая по комнатам и коридорам с оружием наголо, дрожать от каждой тени. Старый образ мыслей насчет детей и ребячества сгинул навеки. Вренек ясно видел истину. В новый мир пришло то, что заставит делиться на обиженных и обижающих, и лично ему давно хватило обид. Возраст не имеет значения. Возраст вообще ни при чем.

Голоса в голове яснее всего говорили перед сном, но и в бодрствовании он слышал их тихое бормотание, неразборчивые слова. Казалось, они испуганы, ведь его по временам заставлял вздрогнуть неслышный окружающим крик. Похоже, они видят опасности, невидимые живым.

Вренек едва ли верил, что они именно те, кем назвались. Умирающие боги. Подобные сущности, даже умирающие, не заинтересовались бы Вренеком, мальчишкой из конюшен, ничего не успевшим свершить. Будущее стало для него единым моментом, мигом, когда копье вылетит, пронзая кожу и скользя по мясу и что там еще бывает под кожей. Копье украдет жизнь, имена в списке станут выцветать — одно на каждый выпад копья — пока лист не станет белым, пока жизнь не станет пустой.

Вот единственное его будущее, и когда оно окончится, когда задача будет выполнена, останется лишь смутный, размытый мир. Мечты о жизни с Джиньей. Но уже сейчас он яснее слышит зов забвения, и мир воображения кажется островом в окружении Бездны.

Бездна. Он слышал это слово как молитву и ругательство, будто двуликое нечто таится в темноте и кому знать — какой лик нащупает ищущая рука?

Ему хотелось передать свои мысли страже, показать, что он не просто ребенок. Но что-то мешало. Он начинал понимать: казаться ребенком — само по себе род маскировки, что окажется полезным в ночь убийств.

Может быть, умирающие боги предостерегают его от откровенности, хотя как понять?.. Он ничего не сказал о своих планах леди Сендалат и был уверен, что Первый Сын и Азатенай не раскрыли его тайну. Так что приходилось показывать себя дружком Орфанталя, последним приветом из Дома Друкорлат. Джинья тоже выжила, верно… но она оставалась второй тайной Вренека, он защищал ее от всего и всех.