Нидейла Нэльте - Слепая совесть

Беру в руки ледяную ладошку почти императрицы. На миг поднимаю глаза. Так смотрит… слишком материально, почти непереносимо. Отвожу взгляд, нужно довести до конца. Страшное искушение.

Снимаю метку с кусочком ее ауры — это уже не больно, щекотно слегка, Ноэлия вздрагивает, улыбается тут же. Наполняю энергией так, чтобы стала видна издалека. Метка никак не хочет загораться, тускнеет, с трудом удерживаю. Кайля ауры императора тоже не желает светить, а ведь мне всего лишь эффект изобразить!

Осознаю, что на меня сейчас направлены взгляды всех Слепых. Ощущаю, как выступают капельки пота на лбу. А вдруг у эра Рамара тоже не выйдет? Что станет с Ноэлией? Или у него всегда выходит?

Вливаю столько омаа, что обе частицы вспыхивают, растут на ладонях. Переплетаю их, не смешиваю, лишь видимость создаю. Но они словно сопротивляются, удерживаю, чтобы внешне это не было заметно. Тишина, все взгляды в зале прикованы к моим рукам. Приходится связать своей энергией. В идеале я должен вернуть каждому его ауру, а уж эр Рамар проведет полный обмен. Но мне пришлось влить столько своего омаа, что уже так просто и не отъединю. Поэтому лишь разделяю светящийся ком пополам, формирую два.

«Ты что творишь?!» — почти рычит Ивен.

«А ты не видишь?» — огрызаюсь.

Лийт передает ему успокаивающую волну, мне — подбадривающую. Посмотрел бы я, что бы он сам делал на моем месте! У меня нет времени сидеть и вычесывать свой омаа, удерживая целостность общей метки.

И если быть до конца откровенным, это радует. Эр Рамар все исправит, а пока… пусть так. Сжимаю каждую половину до маленького шарика размером с украшение и отправляю на положенное место — на груди у основания шеи, где сходятся ключицы.

Мой омаа затухает, только императорские метки горят. Зал взрывается овациями, чувствую улыбку Ноэлии, снисходительный взгляд повелителя — похоже, ему ничего не сказали. Ощущаю себя высушенным, вымотанным, как после отката.

Моя роль практически выполнена. Теперь только досидеть тут до конца, жаль, нельзя уйти самым первым.

Императорская чета начинает путь по залу, рука об руку, позади Ивен. А у меня сегодня особый статус. Даже специальный отдельный стол отведен, неподалеку от стола императора с императрицей. Туда и иду. Приглушаю восприятие, внутри вместо удовлетворения от исполненного долга какое-то глубокое, бесконечное опустошение. Все кончено.

Ноэлия

Никак не могу осознать, что уже все. Впрочем, не все же, впереди еще последняя церемония. Но дороги назад нет, даже иллюзии, будто что-то еще можно изменить, не осталось. Зато музыка, огни, поздравления — откуда-то приходит ощущение праздника. Жених… или уже муж? Никак не пойму. Танцует только со мной, улыбается только мне, так предупредителен, учтив, что в душе снова растет надежда.

У Дарсаля сегодня какое-то особенное положение, даже жаль, что не прикрывает меня. Ругаю себя, привыкла-то как, а ведь поначалу злилась и вздрагивала! А тут прямо ему уже и отдохнуть нельзя, разбаловалась.

И, разумеется, к нему моментально липнут всякие, одна за столик присаживается, другая заговорить пытается. Но я давно дала себе слово не реагировать на них. Не мое дело, не должно меня задевать. Ведь не задевает же, что остальных мужчин тоже вниманием не обходят?

Любопытство, конечно… ну, надеюсь, что любопытство, — заставляет периодически посматривать, ведь сегодня он в особом статусе. Но Дарсаль верен себе: танцевать не идет и, насколько могу судить, беседы поддерживать не слишком расположен.

— Вас что-нибудь смущает, любимая? — щекочет ухо голос императора.

— Что вы! — Машинально провожу рукой по ключицам, но метке. Красиво смотрится, наверное. Никаких колье не нужно. — Все замечательно!

Завтра последний день, отданный на сборы. А послезавтра с самого утра выезжаем. Медленно, с заездом в крупные города — не знаю, кому это нужно, как по мне, лучше бы поездом поскорее до границы. Но всю дорогу придется в фертоне трястись, что тут, что в Айо. По-моему, традиции иногда не мешает менять… подстраивать под современные реалии. Если появится возможность, непременно этим займусь.

Алму не вижу, как обычно, где-то пропадает. Убеждаю себя, что в дороге наговоримся, все равно делать нечего будет. Зато Хельта весь вечер со стариком Хармасом, даже странно. Ладно, какое мне дело, главное, что к Дарсалю больше не лезет. Хотя я же вроде уже решила, что мне нет дела и до тех, кто лезет к Дарсалю, и даже до тех, к кому он сам решит… полезть.

Почему же тогда ощущение, будто меня предали? Ведь знала же, что он лишь исполняет долг.

Все пытаюсь отыскать мадам Джанс и девочек — они должны находиться на специально отведенных зрительских местах, за заслоном из наших охранниц. Йована в смысле. Пора бы сменить понятие «наши». Но людей так много, огромная колышущаяся масса, никак не разглядеть.

Вечер несется, вызывая гремучую помесь эмоций. Противное женское тщеславие, я в центре внимания, мой жених — сам император соседнего государства, предмет всеобщей зависти! И ведь смотрела бы сейчас со стороны и тоже думала бы, как же его невесте повезло! Хоть бери да самой себе завидуй, что не устраивает-то?

И пьянящее ощущение причастности к чему-то великому, историческому, пусть фальшивое, но осознание, будто я тоже имею отношение к судьбам мира, могу хоть на что-то повлиять! И поверх всего этого такая тоска, спутница последних дней. Кажется, все променяла бы, лишь бы сидеть сейчас на берегу озера, в нашем с Алмой любимом уголке, и ничего не знать ни об императоре Айо, ни о его Слепых Стражах.

Постепенно все разъезжаются. Провожаем, благодарим, обещаем приезжать. Звучит фальшиво, однако зарождает надежду. Пусть такую же фальшивую, но вдруг когда-нибудь смогу еще раз дома побывать?

Император доводит до двери, останавливается. Разворачивает меня к себе. Смотрю вопросительно, пытаюсь понять, что дальше. Ивен с Дарсалем чуть позади стоят, молчат. Наверное, должна буду научиться воспринимать их как… ну не знаю, необходимый элемент интерьера. Но не могу. Ни в какую.

Иллариандр медленно приближается, руки скользят по открытой спине, подается вперед. Быстрее, чем успеваю сообразить, ощущаю губы на губах, теряюсь, понятия не имею, что с ними делать, но император ненавязчиво подталкивает мои руки к себе на плечи, обнимаю.

Губы настойчивые и в то же время мягкие, приоткрывают мои. Прикасается языком. Почему-то в голову лезут мысли о том, скольких девушек он перецеловал. Или наоборот, поцелуй императора — честь, редко кому доступная? Впрочем, не сказать, чтобы казался неопытным, правда, я тоже тот еще эксперт. Я-то и целовалась всего однажды, с тем, с кем не должна была! О ком не должна сейчас думать! Почему же тогда так не хватает теплой энергии, вырывающейся изо рта, придающей совершенно особенный привкус, оплетающей мое тело, прикасающейся так, как никогда не коснется рука. Господи, пусть Стражи не узнают, о ком я сейчас думаю!