Екатерина Оленева - Черная королева (СИ)

Но и от тебя я потребую того же, Миарон. Верности. Сейчас, если хочешь, можешь уйти. Я отпущу тебя, хоть и с болью. Но если останешься и предашь…

Я приблизила к его кроваво-алым губам мои губы и выдохнула в них тихо и спокойно:

– Если ты предашь меня, ты пожалеешь об этом не только в этом мире, но и в том.

Отстранившись, я отошла:

– Подумай, Миарон. Я не буду торопить тебя с ответом. И пойму, если ты исчезнешь вовсе без него.

Туманный желтоватый свет от сферы, следующей за мной огненным шариком, робко пробивался в сводчатое подземелье.

В шахте, тянущейся под королевским замком в качестве потайного хода, во все стороны разбегалось множество коридоров, напоминая злополучные ходы лабиринта.

Коридоры сходились и расходились. Потолок в них то опускался почти на плечи, то поднимался, уходя вверх.

Где-то там, в загадочной глубине чёрных ходов, за наглухо закрытыми дверями, продолжали разлагаться результаты экспериментов Сиобряна.

Иногда мне страшно было даже подумать о том, что и как долго может таиться в этом месте? Во мраке, никогда не озаряемом светом?

Что лучше – подозревать, что чудовище таиться под кисеёй тьмы, следя за тобой голодными глазами? Или точно знать, что оно рядом?

Впрочем, что касается меня, то я всегда предпочитала знать правду, какой бы она не была, а не прятаться, опускаясь до худшего варианта лжи – самообмана.

Пробираясь вперёд то и дело приходилось натыкаться на перегораживающие проход железные решётки и, гремя тяжёлой связкой с металлическими ключами, открывать очередной замок.

Наступив на что-то мягкое, услышав противный писк, я дёрнулась с инстинктивным отвращением – крысы!

Подумать только! Наверху, над этой клоакой самый роскошный дворец в государстве: дорогущие гобелены, кафель, посуда, одежды. А внизу крысы.

На мгновение я показалась себя такой же крысой – крысой, усиленно ищущей выход из лабиринта, куда меня загнали долг и обстоятельства.

Явственно представился Лейриана запертый в толщи этих стен.

Может быть он голоден?

Наверняка думает, казнят ли его или помилуют?

Я остановилась, привалившись плечом к стене.

Захотелось плакать.

Нет, не от жалости к этому юноше, что томился сейчас в темнице неподалёку от меня, а потому, что этой самой жалости было у меня как-то маловато.

Молодой человек был сыном Миарона куда больше, чем моим.

Он никак не ассоциировался у меня с тем младенцем, что несколько коротких дней мне посчастливилось прожимать к груди.

Он был чужой.

Разумом я понимала, что это мой ребёнок. Принимала это. Но…

Но разве могла бы я спокойно есть, спать, разговаривать если бы это Риан или Анэйро томились в темнице?

Мне было страшно прочесть обвинения в глазах Лейриана.

Я пыталась убедить себя в том, что Миарон не посмел бы плохо обращаться с моим сыном, но правда заключалась в том, что оборотень просто не представлял себе, что такое «хорошо» когда дело касалось детей.

По крайней мере так было в годы моего детства. И вряд ли с тех пор что-то изменилось.

Я бы, наверное, трусливо сбежала, если бы не сознание того, что могу быть Лейриану полезна.

Черпая силы в этой мысли, отлипла от стены и побрела дальше.

Подойдя к запертой двери, вставила ключ в замок. С зубодробильным скрежетом провернула его.

Дверь поддалась со скрипом, в любом другом месте показавшимся просто оглушительным, но здесь толстые стены поглощали звуки.

До моего прихода узник спал, скрестив руки под головой, уронив их на выщербленный стол, почти затерявшийся между каменными столбами и скопившейся между ними вековой темнотой.

Хоть и тусклая тень самого себя, звук всё-таки разбудил юношу.

Он, потянувшись, выпрямил спину и повернув голову, поглядел в мою сторону.

Я испытала непонятное волнение.

Хотя, нет, что же тут непонятного? Предстоящий разговор пугал меня.

С того дня, как я потеряла Лейриана что-то навсегда надломилось в душе, да так никогда больше и не срослось.

Я таила на сердце надежду, что если когда-нибудь мы встретимся, то…

Шагнув в камеру, я не закрыла за собою дверь.

– Самое печальное в тюрьме то, что всякий запирает дверь для тебя, а ты запереть её ни для кого не можешь, – изрёк мальчишка, поднимаясь на ноги и замирая без движения.

– Хорошо поспали? – спросила я.

Вместо ответа он скривил губы.

Язвительно? Пренебрежительно? Обижено?

– Для чего вы пришли, госпожа?

Я обошла комнату, ведя ладонью по холодной влажной стене.

Стряхнув влажные капли с ладони, не спеша прошла к столу и, подметя подолом платья запылённые ботинки юноши, села на стул. Дольше сесть всё равно не на что.

– Решили учинить допрос лично? – издевательски вздёрнул он бровь. – У ваших палачей слишком много работы? Заняться вашим убийством им не досуг? Ну что ж? Хотите от меня признаний? Извольте, – скрестил он изящные, как и у его отца, руки на груди. – Я пытался совершить убийство, заранее всё обдумав. Купил кинжалы и сюрекэны у оружейника (имени его назвать не могу, простите, запамятовал). Потом дождался, пока вы выйдете из Храма и совершил нападение. Всё ясно, как день.

Я согласен признать себя виновным перед свидетелями, если потребуется.

– Не потребуется.

Он стушевался под моим взглядом, а теряться этот самонадеянный мальчишка явно не привык. Его это злило.

– Чего вы ещё хотите, госпожа? Я признаю свою вину и покончим с этим. Освободите меня от вашего присутствия!

– Говоришь так, будто я докучаю? Но разве ты не сам отыскал меня?

– Чтобы тебя убить! – прорычал он, сжимая кулаки.

Его ненависть была горячей и осязаемой. От неё аж потряхивало.

Я внимательно всматривалась в искажённое страстями лицо.

Знать бы, какие демоны тебя терзают?

За что ты так меня ненавидишь?

– Что же ты медлишь? – проговорила я со спокойствием, которого отнюдь не испытывала. – Убивай. Раз уж собрался. Я перед тобой.

Лейриан замер, как хищник перед прыжком.

Не знаю, что я стала бы делать, если бы он действительно ударил.

– Мы одни. Оружие магу с твоим уровнем ненужно. А в том, что маг мы отменный, впрочем, как и боец, я не сомневаюсь. Убивай, – подалась я к нему, становясь так близко, что отбить атаку даже если бы и захотела уже не смогла. – Убивай и уходи. Твоя темница открыта.

Какое-то время мы смотрели друг другу в глаза, словно выясняя, кто первым поддастся на провокацию.

И – поддастся ли?

– Я отчего-то думаю, что ты этого не сделаешь. Миарон заверял меня, что ты и не собирался.

– Конечно же, Миарону лучше меня самого известны мои намерения, – зло рассмеялся он. – Даже спорить с ним не буду.

– Зачем ты сделал то, что сделал? – голос мой смягчился. – Для чего?