Екатерина Оленева - Черная королева (СИ)

– О чём ты?

– Отец всегда лично возглавлял военные компании.

– Короли не могут всё делать сами. Они должны подбирать себе верных людей, на которых можно положиться. Важно расставлять правильные приоритеты. И тут ты как раз принял верное решение, – заверила я. – Хотя бы потому, что решить поставленную задачу невозможно.

Сын нахмурился. Вид у него сделался угрюмый:

– И это, по-вашему, хорошо?

– Популярность маршала как непобедимого полководца троекратно возросла после победы в Антрэконе. А нам, в нынешней ситуации совершенно ни к чему, чтобы эта популярность сделалась ещё выше, – разъяснила я. – Так что с этой точки зрения нам выгодно, чтобы Файер сам себя загнал в ловушку. А так и случится. Победить у него нет шансов.

Риан зло фыркнул, сверкнув на меня глазами:

– По-вашему, это добрая весть?

– Это факт, с которым мы вынуждена пока мириться.

– Может быть, тогда лучше вообще не предпринимать никаких шагов? Или невозможно отменить отданный приказ?

– Для короля нет невозможного, сын мой. Но стоит трижды подумать перед тем, как менять собственное решение.

После Совета я чувствовала себя не в своей тарелке, не находя себе места.

Одно дело принимать решение за себя – другое дело за всю страну. Ошибаться страшно.

Сквозь мерцание свечей и темноту пробираясь к себе в комнату, я услышала странную, я бы даже сказала, лихую мелодию. Стремительная и резкая, она поражала чётким, барабанным ритмом, западающим в душу.

Это точно была не лютня и не клавесин, бывшие в широком ходу при дворе.

Когда я узнала инструмент, пришла в изумление: неужели скрипка? Неужели же нежная певица может так неистовствовать?

Осторожно пошла на звук.

Музыка доносилась из комнаты, дверь в которую была приоткрыта. Свет, падая от огня в камине, ярко освещал Эллоиссента, расположившегося прямо на полу с гитарой в руках.

Гитара, конечно! Не скрипка.

Скрипка умеет плакать от горя или звенеть от радости. Но так ритмично и страстно звучать ей не дано.

Тонкие гибкие пальцы нежно ласкали гитарный гриф.

Отблески пламени бросали розовый отсвет на фарфоровую кожу, бледную, точно мрамор. Плясали по полированному боку гитары. Отражались от пустых бутылок, валяющихся неподалёку.

Несколько секунд, прислонившись к дверному косяку, я, словно вор, украдкой, любовалась на чеканный профиль.

А потом отступила, уходя по тёмным переходам туда, где никакой мелодии меня уже не догнать.

Туда, где меня дожидался Миарон, развалившись в кресле.

По странному стечению обстоятельств тоже в обществе вина и камина.

При моём появлении Чёрный кот поднял голову:

– Ты не спешила.

Нельзя сказать, чтобы я хотела сейчас остаться с Миароном наедине.

– Что ты себе позволяешь? – холодно бросила я ему. – Как смеешь приходить сюда всякий раз, когда пожелаешь?!

– Смею и впредь собираюсь сметь. Не собираюсь ждать твоего разрешения, как великой милости.

– Я могла вернуться не одна, а в сопровождении слуг или фрейлин. Как бы я объяснила им твоё здесь появление? Не зарывайся. Или придётся отрубить тебе голову.

– Хватит ворчать. Иди лучше к огню, налей вина. Выпьем вместе?

– Я не пью. И ты ведь слышал, о чём сегодня шла речь на Совете? Завтра, возможно, предстоит поход в Синие Горы. Тебе лучше бы выспаться. И ты должен быть трезвым.

– Я никому ничего не должен. Хотя… вы преподнесли мне очередной урок. Так что должок за мной, наверное, всё-таки есть?

– Вы пьяны? Какой урок я вам преподнесла?

– Не преподнесли. Заставили вспомнить. Женщин следует держать в строгости. Как и собаки, они должны знать, кто им хозяин. Иначе обнаглеют.

– Прежде, чем держать кого-то в строгости, друг мой, убедитесь, что вас признают за хозяина. И ещё – мне думалось, эту стадию в отношениях мы уже миновали. Миарон, зачем ты всё время всё усложняешь? К чему была та короткая перебранка с Файером на Совете? Мы и без того в неприятном положении. Ваши выходки всё только усугубляют.

– Усугубить это положение уже невозможно. Твои министры хоть представляют, во что они влезают? Собирающуюся против Фиара бурю ваш маршал одолеть не сумеет.

– Он отличный полководец.

– Не стану спорить, его тактика брать быстротой и неожиданностью до сих пор приносила свои плоды. Но впереди у вас другая война. И такие полководцы, как Файер, её не выигрывают.

– Поживём – увидим, – вздохнула я.

– Как скажешь моя дорогая, – отшвырнул опустевший кубок Миарон и, легко поднявшись, шагнул ко мне. – Как скажешь. Собираешься упрямо лезть на рожон? Рад буду составить компанию. Но прежде постараюсь предупредить: будьте осторожны, моя Огненная. Как бы устроенный вами пожар однажды не спалил и вас.

– Я не хочу пожара, Миарон. Всё, чего я хочу – покоя и мира. Но что делать слабой женщине в мире мужчин, как не играть по их правилам?

– Это ты-то слабая? – рассмеялся он мне в лицо. – Рыжая моя ведьмочка, тебя можно назвать какой угодно, но слабой – нет. К тому же с годами ты научилась хитрить. Стала та ещё лиса.

– Лиса и кот? – усмехнулась я, обнимая Миарона. – Отличная парочка, а?

Подхватив меня на руки, Миарон устремился к кровати в алькове.

Прохлада простыней была отрадной, потому что я словно горела изнутри.

Когда оборотень меня обнимал, мир словно расплывался, наполняясь манящим шепотом невидимых теней и взвивающихся в воздух, парящих во мраке лёгких занавесок.

Шёпот заглушал музыку, струной дрожащую в памяти.

Становилось трудно дышать от безумного влечения, и я сама цеплялась за его плечи, прижимаясь теснее.

Под одеялом и пышным балдахином вдвоем было тепло.

Гораздо теплее чем, когда ты, ночь за ночью, спишь на огромной кровати в гордом одиночестве.

Потом где-то одиноко звучал колокол, рождая в душе тревогу. И порывы ветра то ударяли в окна, то стихали.

Я находила в объятиях Миарона утоления своим страстям, но душе покоя по-прежнему не было. Словно что-то незримо разделяло нас.

– Интересно, лисичка, о чём ты думаешь, когда у тебя такое лицо?

Приподнявшись на локте, Миарон с улыбкой глядел на меня.

И пытаясь, чтобы он ни в коем случае не прочёл моих чувств, я обняла его, прячась от вопрошающих взглядов, ответов на которые у меня пока не было.

В очередной раз, скользнув ладонью по его коже, подивилась тому, какая она гладкая, почти нежная.

Но мне не удалось никого обмануть. Из меня всегда была скверная лгунья.

– Что тебя тревожит? Отчего этот странный, напряжённый взгляд?

– Меня тревожит абсолютно всё, – рассмеявшись, постаралась я отшутиться.

Но смех как-то сам собою замер на губах, и я продолжила, уже не тая тоски:

– Да и может ли быть иначе, если все, кто мне дорог, разлетаются, словно птицы, в разные стороны? И летят не в дальние края – на войну. Я научилась за долгие годы справляться с одиночеством, Миарон. И не уверена, что смогу расстаться с ним. Смогу кому-то верить. К тому же ты из тех мужчин, которым всегда нужно оказывать давление, кем-то повелевать. А я не умею подчиняться и не терплю над собой господ. Поладим ли мы?