Алексей Корепанов - На сияющих вершинах

Белецкий досадливо поморщился и ожесточенно заработал губкой. Попробуй тут о другом! «Все будет хорошо, только не думай о белой обезьяне». А если во-он она, эта белая обезьяна кубоголовая, торчит в поле пугалом, и Бог знает, какие у нее планы на будущее? Или какая программа в нее заложена…

И вот ведь какая штука получается – пороптали, поохали, посетовали на тяжкую долю, как при очередном повышении цен, да и принялись за работу. И он, журналист Виктор Белецкий, центрист, интеллигент, какой-никакой, но все же, ценитель духовного наследия и сторонник реформ, автор статей по проблемам возрождения национальной культуры, в студенческой своей молодости не уклонявшийся от острых ситуаций – он тоже здесь, бредет по своей борозде и покорно возится с этими проклятыми марсианскими лунками. И другие возятся. Никто не желает сыграть роль подопытного кролика, героя Великой Отечественной или супермускулистой кинозвезды, ударом кулака мигом решающей все проблемы. Что-то не видно желающих…

Уже начали сгущаться сумерки, когда самые «ударные» труженики – молодая женщина с роскошными черными волосами, перехваченными поясом от халата, и высокий сухощавый парень – поравнялись с замороженным Кубоголовым. Надзиратель, сразу оттаяв, взмахнул рукой, приблизился к насторожившейся паре, забрал инструменты и положил на землю. Затем неторопливо отошел и вновь замер перед неровной цепочкой медленно передвигающихся по полю людей.

– Хоть бы слово промолвил, идолище поганое, – с ненавистью сказала сноровисто работающая по соседству с Белецким остроносая женщина бальзаковского возраста, знакомая ему по стихийному базарчику напротив автобусной остановки, где она торговала семечками и сигаретами. – Машет ручищами, скотина, а сам как Муму глухонемое. Эй, ты! – внезапно закричала она, распрямившись и подбоченившись. – Ты нам жрать-то думаешь давать, а? Мы тебе что, роботы, без еды горбатиться?

Кубоголовый стоял, не шевелясь, и совершенно непонятно было, воспринимает он каким-то образом или нет это энергичное обращение. Равнодушие Кубоголового словно подхлестнуло остроносую торговку. Ругаясь себе под нос, она быстро закончила свою борозду, отшвырнула кисточку и губку и, выставив перед собой руки, бесстрашно двинулась на Кубоголового с явным намерением потрепать его за плащ. Ее не остановил ни предостерегающий окрик Петровича, ни испуганные возгласы женщин.

– Ты жрать нам будешь давать, остолоп? Ты жрать нам будешь давать? – гневно восклицала она, решительно приближаясь к инопланетному надзирателю.

– Валентина, не трогай его, он же всех нас сейчас укокошит, а тебя первую! – крикнула, отползая за лунку, какая-то женщина.

Не дойдя двух шагов до Кубоголового отчаянная Валентина вдруг коротко взвизгнула и резко остановилась, словно с размаху наткнулась на прозрачное толстое стекло. Стоявший неподалеку Белецкий видел, что надзиратель даже не шелохнулся, но женщина, прижав руки к груди, начала медленно оседать на землю, заваливаясь на бок. Несколько мгновений над полем висела не нарушаемая щелчками испуганная тишина – все, бросив работу, смотрели на первую жертву, – а потом Валентина зашевелилась, встала на четвереньки, молча отползла от Кубоголового, села и так же молча перекрестилась. Поморщилась, внезапно произнесла: «А ну его к черту, током бьет, зараза», – и стала деловито отряхивать свою спецодежду. Все вздохнули с облегчением.

Этот эпизод вызвал у Белецкого двойственное и противоречивое чувство: уныние, смешанное с оптимизмом. Уныние – потому что Кубоголового оказалось невозможно взять голыми руками, да что там взять – даже приблизиться. (Силовое поле? Экстрасенсорное воздействие?) Оптимизм – потому что безликий страж не убил безрассудную женщину Валентину, а просто оградил себя от ее посягательств. А значит, в планы захватчиков не входило уничтожение пленников. По крайней мере, пока, до окончания страды на этой марсианской или там альтаирской плантации. А значит – оставалось место надежде. Что-то можно было придумать, «сориентироваться в обстановке», по выражению Петровича, и перейти к действиям. Главное – оставалась надежда.

Ободренный Белецкий, забыв об усталости от непривычного труда, что называется, на одном дыхании прикончил оставшиеся лунки и тоже оказался в числе передовиков, которые, сбившись в кучку, утомленно лежали и сидели посреди бесконечного поля. Белецкий не стал присоединяться к ним. Вновь пробудившееся журналистское любопытство, усохшее было от монотонной работы, так и подталкивало его к Кубоголовому.

Памятуя о печальном опыте торговки Валентины, он действовал не спеша, всем своим видом стараясь продемонстрировать миролюбие. Аккуратно положил на землю губку и кисточку и медленно направился к безучастному Кубоголовому, опустив руки и развернув их ладонями к надзирателю, чтобы тот убедился: никаких кастетов или лазерных пушек у землянина нет и быть не может, а идет землянин для того, чтобы просто мирно побеседовать, пообщаться с долгожданным братом по разуму. Сколько же годочков ждали-то мы вас, братаны вы наши ненаглядные, все глазоньки-то свои в телескопы проглядели, все радиошумы космические-то прослушали – голосочек ваш пытались разобрать, и посланьица-то вам посылали, и в Туманность Андромеды информацию направили, и «Пионер» с картиночками запустили, все мечтали о вас, книжечки писали, бредили вами, язык космический разработали, чтобы покалякать с вами по-доброму, за чашкой чая или за кружкой пива, или за стаканчиком настоечки горькой, «Степной», ноги вяжущей, мозги напрочь отшибающей… А вы? Налетели яко половцы или хазары некрещенные, как нечисть татарская и в полон угнали. Аль у вас, нехристей, с сельхозтехникой напряженка, аль у вас вообще аграрному вопросу должного внимания не уделяется? Так закупайте, черт вас всех побери, договорчики с нами заключайте, у нас ведь в городе завод-то во-от текущий имеется – бывший флагман сельхозмашиностроения бывшего Советского Союза…

Поймав себя на этих мыслях Белецкий понял, что, кажется, оправился от нокаута похищения. Впрочем, тут же поправил он себя, похищение еще не нокаут. Нокдаун. Еще можно подняться, оклематься до последнего возгласа рефери. Нокаут – это если их используют, а потом зароют прямо здесь, на поле. В большой братской могиле. Нехорошо, коли так. На Земле и без всяких пришельцев-налетчиков хватает любителей больших братских могил…

Приблизившись к Кубоголовому, Белецкий остановился и осторожно вытянул руку перед собой. («Еще один придурок нашелся!» – раздраженно прокомментировали из группы передовиков.) Пальцы его наткнулись на невидимую пружинящую преграду, и он напрягся в ожидании болезненных ощущений. Но боли не было. Надзиратель если и не поощрял эксперименты Белецкого, то и не препятствовал пока их проведению. Воспрянувший духом Белецкий нажал посильней – и почувствовал, как упругий барьер выталкивает его руку. Противодействие, как и учили в школе, оказалось равным действию.