Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга третья

—Ты кто? — заверещали. — Откуда явился? И зачем похитил?

—Вот позрю на вас, тогда и скажу зачем, — устало молвил он и поставил клетки. — Покуда не рассвело, посплю. Пол дела сделано…

На землю повалился между ними да в тот же миг заснул. Див это возмутило и повергло в недоумение. Обе враз, будто тряпицы ветхие, они порвали свои медные, с позолотой, клетки и вышли на волю. Не зря омуженок называли ведьмами: имея кошачье око, мрак был нипочём. Озрели безмятежно спящего спасителя и, ровно змеи, свернулись, сели в изголовье.

—Ражный отрок, — заметила одна и обнажила голову, распустив длинные золотые волосы. — Должно быть, нашей крови…

—Не смей, сестра! — строго заметила другая. — Спрячь волосы! Сего он недостоин! Ну посмотри: тщедушный отрок, заместо бороды пух птичий… Да и ныне не праздник Купалы!

— А мне по нраву гоноша, — призналась златовласая. — Собой пригож и полон отваги. Я бы исполнила его, не дожидаясь праздника…

— Как он посмел заснуть? — зашипела её товарка. — Похитить двух Див и спать! Даже не искусился!..

В тот миг и разглядела нож на расслабленных перстах отрока, опасаясь пробудить, осторожно сняла его. И в тот час обе вскочили.

— Знак царицы! — воскликнула златовласая. — Зрю её промысел! Конец нашему позору и мукам, сестра! Сей гоноша нас вызволил… Чтоб взять одну из нас, которая по нраву! Он ждёт рассвета, чтобы сделать выбор…

Её суровая спутница насадила нож на персты свои.

— Знак можно толковать двояко. Настал час мести. Тохтамыш должен умереть. И он умрёт…

Златовласая склонилась и покрыла космами своими чело Пересвета.

— Зрю сон его! — зашептала страстно. — Рати стоят на поле… Гоноша на красном коне, с копьём!

— Будь женихом сей отрок, снились бы Дивы, — любуясь ножом, заметила товарка. — А ему битвы снятся!.. Исполни отрока, коль он по нраву. Но я исполню рок свой…

— Постой! — воскликнула шёпотом златовласая. — Как же ему избрать невесту, коли одна останусь?

В ответ из темноты лишь смех послышался:

— Выбор всегда за Дивой! Ну, мне пора, уже рассвет поднимается. Прощай, сестра…

И растворилась в сумраке утра.

Едва над степью восстала заря, Пересвет проснулся и узрел златовласую перед собой. Привстал и взора отвести не мог. Из зарева степного красный конь соткался и принялся толкать его в спину, мол, пора! А гоноша всё ещё зрел на Диву и оторваться не мог. Потом спохватился, вскочил и огляделся. На земле валялись две рваные клетки…

— Но где вторая Дива?

— Ушла исполнить свой рок, — смиренно молвила златовласая.

— А засапожник царицы?

— Унесла с собой. Ей без ножа нельзя…

Ражный обескуражился.

— Как же мне избирать, коль ты одна? И прекрасней на свете не бывает?..

Конь и вовсе не позволил даже поразмышлять, вскинул голову в сторону встающего солнца и трубно заржал…

Появление Молчуна не просто встряхнуло и взбудоражило Ражного; вдруг наполнило существование в Дивьем урочище ощущением рокового предзнамения. Он почти физически ощутил, как замкнулся большой круг некой предварительной жизни, завершилась обязательная прелюдия перед грядущим будущим. И это будущее вот оно, рядом, и бег времени его уже пошёл или пойдёт, если не в считаные дни, то уж точно в месяцы, и именно здесь, в затерянном горном урочище. Волк словно точку поставил. Оставался единственный вопрос: с чего начнётся следующий круг?

И ответ пришёл сам собой: конечно же опять с поединка! Только не на вотчинном — на Дивьем ристалище.

Ражный сел на ступени крыльца рядом с отстранённым Молчуном, однако же не дотронулся до него, никак не выразил своих звенящих от напряжения чувств. Старуха наконец–то осмелилась и выглянула в дверь, слегка отворив её.

— Ручной, что ли? — спросила с отлетающим испугом.

— Мой брат, — сдержанно представил Ражный.

Вдова осторожно вышла из дому, обошла сторонкой и взглянула спереди.

— А что, похожи, — заключила. — Где он глаз–то потерял?

Вячеслав заметил седую шерсть, отросшую на шраме, затянувшем вспоротый живот Молчуна.

— Лишили его глаза…

— Боярин ничего не сказал, — вспомнила вотчинница. — Что ты с волком будешь.

— Откуда ему было знать? — усмехнулся Ражный. — Не всё делается по боярской воле…

— Он теперь что, так при тебе и будет? — отчего–то встревожилась старуха.

Молчун в её планы явно не входил и теперь создавал если не срыв спектаклей, то неожиданные трудности.

— Как захочет, он вольный…

— Девчонок как бы не напугал… Имя есть у него?

— Молчун… Только не отзовётся, если не захочет.

Подушечки лап у волка были словно рашпилем сточены, один палец с когтем и вовсе вырван, сукровица сочилась…

— Кстати, боярин сказал у тебя поруку спросить, — напомнил Ражный.

— Почему у меня? — возмутилась вдова. — Я что, калик, поруки разносить?

— У меня поединок назначен! Только с кем, когда, не знаю. Сказано, Булыга растолкует.

— Кто бы самой Булыге растолковал! — сердито выкрутилась старуха. — Прислали его на курорт, ещё и недоволен, подраться норовит. Барышень даже не замечает.

В этот миг он поймал себя за язык, чуть не заявив, что его интересует другая барышня, в одеждах из рыбьей шкуры и с узенькой, лёгкой ножкой. Которая сначала хищной ночной птицей над головой кружила, а теперь дерзко его задирает, ставя в глупое, дурацкое положение. Можно сказать, пионерские шутки устраивает, если бы не камень, коим была подпёрта дверь. И это уже не плод его тоскующего воображения — конкретный вызов.

Говорить подобного было ни в коем случае нельзя, очень уж смахивало на жалобу курортника, приехавшего отдохнуть, мол, проходимцы мешают.

— Барышень заметил, — выразительно произнёс он. — И они очень нравятся. Я их понимаю…

Волк вдруг сам положил голову на колени и посмотрел в лицо единственным глазом. Ражный снисходительно выпутал из загривка приставший репей.

— Что, братан, притомился от дорог?

— Волков ты понимаешь, — недовольно проговорила старуха. — Вставай, пошли вино разливать. В следующий раз одежду береги! Сам видал, больших размеров нету.

Вячеслав молча поднялся и пошёл в сарай — Молчун потрусил следом, сопроводил до дверей и лёг у порога. Всё оставшееся до вечера время Ражный откровенно рассматривал невест, даже заигрывал, снимая и подсаживая их в чан, предлагал ножки обмыть тёплой водой, однако на ухаживания девицы почему–то перестали отвечать вниманием, ходили смотреть сквозь щёлку в двери на живого волка и обсуждали его между собой.

А ночью, уже в третьем часу, дождавшись, когда перестанут шептаться в кельях на втором ярусе и каменный нижний этаж затихнет, открыл музейный сундук и со спичками полез смотреть потайной ход из светлицы. Прополз до железной двери, попробовал открыть руками, затем плечом — запор с той стороны держал намертво. Если эта русалка стащила сегодня одежду, значит, не сидит в подземелье, свободно разгуливает, где хочет, и у этого лаза есть выход на поверхность.