Ричард Бэккер - Великая Ордалия

Он никак не мог скрыть свое отвращение.

— Представь себе разницу между коровой, — в какой то момент обратилась к нему Серва, — и владыкой равнины, лосем. Он немедленно понял смысл её слов, ибо в эмвама было заметно нечто сразу бычье и неустрашимое, скучная жесткость рожденных служить безжалостным господам.

— Скорее между собаками и волками, — отозвался Моэнгхус, в шутку погрозивший неведомо кому кулаком, и расхохотавшийся при виде той паники, которую его тень вызвала среди карликов.

Сорвил глянул на захватывающее дух зрелище, стены Иштеребинта, поднимавшиеся над ним, впереди и по бокам, и был удивлен собственным гневом. Старые жрецы Гиргаллы всегда сетовали на мирскую злобу в Храме, не как на нечто, достойное сожаления, но как на достойное прославления. «Чистые руки нельзя очистить!» голосили они строки из Священной Хигараты . Чистый мир лишен боевой доблести, лишен жертвы и воздаяния. Слава покоилась в искажении вод.

Но это… эта грязь не могла родить славу, это зло могло породить только трагедию — карикатуру. Злобы мира сего, он начинал понимать это, были намного сложней его благ. К распущенности Анасуримборов он мог добавить теперь уродство эмвама. Быть может, благочестивые дураки не без причины принимали простоту за истину.

Мир был не столь примитивен, как Сакарп, в нем существовали шранки, в нем жили люди, а место между ними занимали тупые твари.

Неужели ты такой дурак, Сорва?

Нет.

Нет, отец.

Сорвил сделал все возможное, чтобы не обращать внимания на сборище мелких тварей. Трое путешественников поднимались, преодолевали уклон, хотя скорее могло показаться, что их несет поток голов, плеч и заплечных мешков, выхваченных светом Сервы из ожившей тьмы. Они шли мимо столпов, стоявших возле дороги. Казалось, что они были сложены из мыла, настолько неясными и расплывчатыми сделались вырезанные на них фигуры. Единственной общей чертой их всех, кроме размера, был изображенный под капителью лик, превращенный веками в какое-то подобие рыбы, и обращенный, по мнению Сорвила, в сторону юга, вне зависимости от того, куда бы ни поворачивала дорога.

— Если люди обожествляют места, нелюди почитают дороги … — пояснила Серва, заметив его удивленный взгляд. — Летняя лестница когда-то была их храмом …

Уверовавший король посмотрел на неё, только для того, чтобы взглянуть наверх колонны, мимо которой она проходила в толпе — на аиста бледного и изящного на фоне бесконечной ночной пустоты. Страх не позволил его взгляду задержаться подольше.

— Пройти по этой дороге значило очиститься, — продолжила она, измеряя взглядом предстоявшую перед ними горную стену, — очиститься от всего, что может испачкать собою Глубины.

Он поежился, вновь обратив внимание на плотское уродство эмвама.

Так, наконец, в сопровождении отпрысков выродившегося племени достигли они Киррю-нола, легендарного Высшего Яруса Иштеребинта. Гора к этому времени поглотила Гвоздь Небес. Притенив ладонью зажженный Сервой свет, Сорвил едва мог различить что-либо ещё, кроме разящей тьмы. Он кое-как распознавал чудовищные лики, висящие на такой высоте, от которой ломило шею и другие, подобные украшавшим столпы вдоль дороги процессий, и взиравшие по диагонали на юг. Он скорее угадывал, чем видел циклопические тела под ними. Тишина, сразу тревожная и почтительная, легла на эмвама. Они начали оглядываться по сторонам, бросая лихорадочные взгляды на то, что по его догадке являлось утробой ворот. Обветшавшая Летняя лестница приготовила его к здешней разрухе. Однако даже медленная, тяжелая, продолжительная манера их приближения, даже всепоглощающая тьма не могли притупить его чувства для восприятия масштаба этого чудовищного уродства…

Какое место.

Дрожь началась как щекотка, скорее в дыхании, чем в теле, однако за считанные сердцебиения она проняла его до костей. Обхватив себя руками, он стиснул зубы так, чтобы они не стучали.

— Представь себе наших древних пращуров, — проговорила, обращаясь к нему Серва, лицо которой сделалось странным в столкновении света и теней. — Представь себе, как они штурмовали эту Обитель с хрупкими бронзовыми мечами и кожаными щитами в руках.

Он посмотрел на неё непонимающим взором.

— Многие считают, что упыри так просто пали перед Племенами людей, — пояснила она, взирая на окружающие высоты и омывая своё лицо чистотой таинственного света, — и подставили под их мечи свои горла.

Узнавая подобные факты, он приходил в ещё большее волнение. Они не уменьшали его невежество.

— Да окажется наше племя столь же удачливым, — пробормотал Моэнгхус. Возвышавшийся над эмвама, он напоминал косматого и могучего воина из преданий, одного из «множества буйных», так часто упоминаемых в Священном Бивне.

Тишина властвовала над последовавшими мгновениями, удивительная тем, что вокруг них собрались сотни эмвама. Отдельные шумы, конечно же, раздавались — пронзительные голоса ночных насекомых, глухой кашель и шмыгание носов, однако душа умеет не замечать подобные мирские звуки, она внемлет тому, что должно быть услышано. Сорвил даже посмотрел вверх, убежденный в том, что слышит шипение Суриллической Точки. Он заметил белые крылья, промелькнувшие за верхним пределом света. И исчезнувшие… Дрожь овладела им.

Он бросил взгляд на брата с сестрой, словно опасаясь открытия.

Имперский принц смотрел на сестру, шедшую, вглядываясь в черноту, несколькими шагами впереди. И хотя Сорвил никогда не думал иначе, власть свайальской гранд-дамы казалась в этот момент абсолютной.

— Что думаешь? — Спросил Моэнгхус.

— Эти эмвама — хороший знак… — ответила она, не оборачиваясь. — Однако меня смущают руины… Многое переменилось здесь с той поры, когда Сесватха стоял на этом месте.

— Руины?

Она повернулась к нему, столь же невозмутимая как всегда. Рот её приоткрылся. Глаза сверкнули как два Гвоздя с первым немыслимым слогом. — Тейроль…

Она запрокинула голову назад, чтобы увидеть Обитель, простерла руки, дабы вместить в себя гору во всей её необъятности. Окружавшие её эмвама взвыли и бросились врассыпную…

Суриллическая Точка погасла.

Её сменила линия, обладавшая достаточным блеском, чтобы разделить на части иссиня черную тьму, световой надрез, мгновенно проявившийся на всех предметах, начиная от поверхности под её руками до самой вершины этой пустоты, расширявшийся, словно приоткрылась дверь высотой во все мироздание…

Стержень Небес. Подобный ему воздвиг Эскелес на унылых пустошах Истыули; однако если в его руках Стержень осветил лиги, заполненные звероподобными шранками, то в руках Сервы он высветил совершенно другою рать, повисшую словно на каменных крюках.