Ричард Бэккер - Великая Ордалия

Синелицый со всей силы врезал Ахкеймиону по губам, когда тот осмелился вымолвить какой-то вопрос, и теперь они стражу за стражей идут в абсолютном безмолвии — крохотный очаг колдовского света, окруженный конной лавой диких наездников. Очаг, плывущий сквозь косматую мглу. Мимара поддерживает свой живот, гоня прочь волны подступающей тошноты. Нерожденный младенец беспокоится и постоянно пинает её изнутри. Дважды она спотыкается, но мальчик подхватывает её, удерживая от падения. Ей хорошо знакомо это состояние — смешение воедино пульсирующего страха и изнеможения, из-за чего движения её души всё больше и больше наполняются замешательством. Успокоением и даже более того — истовым пламенем убежденности, какой она раньше и не ведала, одаряет её лишь открывшееся Око. Ужас, окутавший её мысли, исходит из понимания, что это скюльвенды, но теперь ей мнится непоколебимая уверенность не только в том, что они обречены на страдания и муки, но и в том, что их ожидает в итоге чудесное спасение.

Приходит голову мысль помолиться. Вместо этого она обнимает живот.

Шш-ш, малыш. Не бойся!

От Синелицего смердит прокисшей мочой. Неплохой способ отвадить всех этих насекомых, решает она, хлопая себя по щеке. Раскинувшаяся над ними чаша небосвода немного светлеет. Первые звёзды подмигивают им сквозь рваную, лоскутную дымку, окутавшую небеса. Земля становится всё более коварной, покрытой выпирающими камнями и испещренной рытвинами. Лиственный полог редеет, а затем пропадает и они обнаруживают себя на полукруглом уступе, взирающими на широкую речную пойму, уставленную возвышающимися над ней гигантскими скалами. Огни военного лагеря не слишком многочисленны, но ведь и ночь уже на исходе.

Сияет Гвоздь Небес, вонзенный в чашу небосвода.

Синелицый ведет их вниз по склону, между циклопическими скалами, поросшими на всю высоту травой и кустарником. В воздухе витают запахи дыма и человеческого дерьма. Они ожидают в бездействии, пока Синецицый совещается с одним из воинов сопровождающего их отряда — по виду его командиром, седовласым вождем, щеголяющим в старинном кианском шлеме. Мимара замечает, что губы Ахкеймиона движутся сами собой, как обычно движутся губы опустошенных, усталых стариков, перечисляющих раз за разом свои горести. Вспыхивающая с новой силой тревога гонит прочь усталость, отступающую куда-то на край её сознания.

Седовласый бьет свою лошадь пятками, побуждая её умчаться галопом в раскинувшуюся перед ними темноту. Синелицый даёт сигнал к продолжению пути.

Они проникают в спящий воинский лагерь и проходят сквозь него. Лишь малое число шатров-якшей виднеются в темноте, большинство воинов дремлют прямо под открытым небом, вместе со своими лошадьми, личинками свернувшись под войлочными одеялами. Меж ними нет никаких тропок или промежутков, поэтому везде, где ступает отряд, их встречают ругательствами и хмурыми взглядами. Её приводит в замешательство яркий блеск их льдисто-голубых глаз, сияющих отблесками света, что исходит от Суриллической Точки. Во всём мире лишь их глаза выглядят так, как будто все они — глаза одного человека, смотрящего с множества лиц.

От всех них воняет мочой, также как и от Синелицего. Один из каменных столбов, что высятся на равнине, воздвигается прямо перед ними, уродливый силуэт, рассекающий безграничность ночного небосвода. Она замечает на его вершине танцующие всполохи костра. Многочисленные якши, подобные шляпкам грибов, устилают виднеющееся в сумраке подножье скалы. Спешившийся седовласый вождь уже ожидает их там. Синелицый свистит и весь отряд лучников — носителей хор, сходит со своих лошадей. Она чувствует как скользящие во тьме рыбки собираются в стайки по две, по три, следуя за владельцами безделушек… Слёз Бога.

Она берет старого волшебника за руку, пытаясь унять его дрожь. Он в ответ оделяет её диковатым, косящим взглядом, подобным взгляду лошади, окруженной лесным пожаром. Мальчик же просто взирает на всё вокруг с тем же непроницаемым любопытством, как и всегда. Суриллическая точка явственно подчеркивает сходство мальчишки с его дедом, размышляет она, так же как и его отросшие волосы.

Впервые она понимает, что он её племянник.

Синелиций держит путь вверх по склону одинокой скалы, следуя за Седовласым. Когда путники колеблются, один из скюльвендов толкает Ахкеймиона вперед, достаточно грубо, чтобы его борода коснулась плеча. Чувствуется какая-то обреченность в том как старый волшебник собирается с силами, чтобы начать подъем. Внезапно она понимает, что её пугает отсутствующее выражение его лица, причем даже в большей степени, чем жестокость скюльвендов. Когда обстоятельства слишком давят на кого-то, он часто теряет терпение — вместе с жизнью…

Она знает это слишком хорошо.

Еще больше лишенных рисунков и украшений, бесцветных палаток теснится на неровной вершине скалы. В воздухе витает запах паленой ягнятины. Синелицый ведет их к одинокому столбу дыма, возносящемуся вверх — в морозное безмолвие. Тлеющие угли разбрасывают мерцающие искры, кружащиеся в холодном воздухе, а затем, превращающиеся в улетающие прочь белесые хлопья, подобные крыльям ночных мотыльков. Она неохотно идет вперед, ибо на фоне ярко горящего костра скюльвенды всё больше пугают её. Пламя хрипит и плюется, ревет и стонет, как рваный парус, наполненный ветром. Сквозь его всепожирающее сияние она различает сваленные в кучу туловища и конечности, сплетенные подобно клубку дождевых червей. Они сжигают шранков, приходит понимание.

Ахкеймион позволяет Суриллической Точке мигнуть и тихо угаснуть.

Они стоят на каких-то руинах, решает она — нечто более древнее, чем привычная уже седая старина, нечто искрошенное в такой степени, что оно стало подобием природы. Длинная, непрерывная линия. Цилиндрический изгиб. Камень, согнутый подобно локтю.

Синелицый ведет их мимо жуткого костра в ложбину, которая им, освещенным сиянием яростного пламени, кажется прямоугольным прудом, залитым чернилами. Несколько человек ожидает их там. Девять фигур сидят вдоль края ложбины, обратившись спинами к груде горящего жира и кожи, лица их погружены во мрак. Одна же расположилась у дальнего края — человек, узковатый в плечах, но длиннорукий. Пламя оттеняет его черты, подчеркивает обнаженные руки, испещренные, словно тигриными полосками, глубокими тенями и увитые ручьями вен. Человек, внушающий почтение одной своей каменной недвижимостью. Множество кольев вздымается с покрытой мхом насыпи из битых камней позади него. На кольях висит нанизанная на них брюхом лошадь — влажная плоть, истекшая кровью, чудовищное привидение, мертвенно-бледное в свете костра. В седле же вразвалку сидит убитый скюльвендский воин, подпираемый палками точно пугало.