Галина Романова - Дороги богов

Бодрич напал быстро, не желая тратить на врага время. Гуннар еле успел отбить первый упреждающий удар, как они посыпались на него со всех сторон. Прикрывшись щитом, брат отходил к склону, не ввязываясь в настоящий бой.

— Трус! Дерись, как мужчина! — послышались гневные голоса охранявших нас бодричей.

Кое-кто из викингов тоже вполголоса выражал неодобрение поведению вожака. Славившийся своей силой и ловкостью, Гуннар Эрикссон вел себя как зеленый юнец, впервые взявший в руки оружие воина! Но кто знает? Может быть, Гуннару и не хотелось жить — ведь он потерял все.

Громкие крики огласили поляну и курган, когда первый викинг упал на утоптанную землю. Рюрик выбил ногой меч из его слабеющей руки, труп откатили в сторону, и он указал на нас мечом:

— Следующий!..

С двумя другими противниками возни ему выпало еще меньше — оба они были ранены и еле держались на ногах. Рюрик милосердно прервал нити их жизней, и, похоже, они были ему за это благодарны.

Четвертым был один из самых старых воинов, Хельмут. Он повидал на своем веку немало и был единственным среди нас, кто не потерял присутствия духа. Когда настал его черед, он потянулся с хрустом, разминая руки, и молвил с кривой улыбкой:

— Потешим Одина! То-то он будет доволен!

Среди воинов Рюрика нашлись очень многие, кто знал северное наречие. Они встретили его слова с одобрением, переросшим в уважение, когда Хельмут первым начал бой.

Это сражение затянулось. Противники оказались достойны друг друга. Хельмут выбрал свой собственный любимый топор и работал им виртуозно. Глядя, как он играючи отражает атаки Рюрика, почти не двигаясь с места, многие удивлялись, как такой воин мог попасть в плен. Несколько раз его топор с хрустом врубался в щит молодого ярла и однажды расколол его пополам. Рюрик мгновенно отбросил обломки и перехватил меч двумя руками, а потом улучил миг и подхватил в левую руку второй меч, протянутый кем-то из зрителей.

Бой продолжался с переменным успехом, и страсти вокруг накалялись. Бодричи и варяги, толкая друг друга, подбадривали своего вожака криками, стучали копьями о землю. Мой последний оставшийся в живых товарищ, совсем еще молодой Хальгримм, впился остановившимся взглядом в противников и шептал пересохшими губами:

— Убей его, убей, Хельмут!

Согласно обычаям некоторых народов, среди которых числились и бодричи, если в таком поединке побеждал осужденный, отпускали его и тех, кто был с ним. Хальгримм очень хотел жить — он был на две зимы моложе меня.

В отличие от него, я мало смотрел на курган, не в силах отвести взгляда от Меча Локи. Он лежал на земле неподалеку от мертвого тела Гуннара. Лаская глазами его рукоять, я осторожно шевелил онемевшими пальцами, мечтая только об одном — чтобы снова хоть раз прикоснуться к мечу. Ничего другое не вызывало во мне такую страсть.

Громкие крики бодричей и стон разочарования Хальгримма вернули меня к реальности — старый Хельмут принял правый меч Рюрика на рукоять топора и получил удар левым мечом под ребра. Он пошатнулся, шире расставляя ноги. Лицо его посерело, но он крепче стиснул зубы и замахнулся снова. Рюрик ловко нырнул под опускающееся лезвие и всадил сразу два меча в живот викингу.

Хельмут рухнул, как подрубленное дерево. Тяжело дышащий победитель поставил ногу на вздрагивающее тело и указал на нас мечом.

— Теперь я! — взвился Хальгримм: убийство Хельмута пробудило в нем ярость.

Но — увы! — это была не ярость берсерка, делающая человека опасным бойцом. Хальгримм еле дождался, когда его освободят, и бегом ринулся к бодричу, на ходу цапнув с земли какой-то меч.

— Получай! — закричал он, замахиваясь.

То ли Рюрик сам начал уставать, то ли все недооценили молодого викинга, но первые несколько минут противники сражались на равных. Хальгримм даже начал теснить бодрича, заставив его отступить.

В это время я словно проснулся — не то чтобы я был трусом, но во мне жила отчаянная надежда выжить. Жить как угодно, жить рабом — но жить! А сейчас я был ближе к свободе, как никогда. Я изо всех сил молился всем богам, которых знал, за Хальгримма и следил за действиями Рюрика, жадно ожидая его ошибки. Он действительно допустил несколько промахов, но, к моему огорчению, мой товарищ ими не воспользовался.

Хальгриммом руководила ярость — прекрасный источник сил, но плохой советчик. Гнев и бешенство затуманили ему голову, и он перестал думать. Рюрик же сохранял холодную голову, памятуя, что этот бой у него не последний. Он медленно, упорно вел своего противника и наконец быстрым, неуловимым ударом меча пробил ему грудь.

Хальгримм упал, и что-то оборвалось у меня внутри. Вот он и настал, мой последний час! В этот миг я почему-то больше не ощущал себя викингом — я был просто человеком, который видит кошмарный сон и очень хочет проснуться.

Меня освободили и подтолкнули в спину, поскольку я продолжал стоять. Я сделал несколько шагов и вдруг, подняв глаза, встретился взглядом с Рюриком. Он стоял над телом Хальгримма и хрипло дышал, опираясь на меч. Он устал, провозившись с двумя последними противниками, но не получил ни одной серьезной раны и был готов продолжать бой.

— Бери меч и выходи, — выдохнул он.

И тут я заговорил.

— Я хочу тот меч, — сказал я на языке бодричей. — Он мой!

Рюрик был удивлен:

— Откуда ты знаешь нашу речь?

— От матери.

— Она была славянкой?

— Не знаю. Наверное… Она молилась Свентовиду и Латоне. И меня учила молиться так…

— Как тебя зовут?

— Олав. Мать звала Тополем.

Сделав несколько шагов, Рюрик подошел ко мне вплотную и пристально вгляделся мне в лицо.

— Похоже, ты говоришь правду, — наконец изрек он. — Что ты еще знаешь о своей матери? Чья она была?

Я вспомнил все, что она говорила мне о себе, и с ужасом осознал, что не удосужился спросить самого главного: кто она сама была по роду и где был ее дом. Если бы я знал, что судьба сведет меня с ее соплеменниками, я бы постарался узнать о них как можно больше, но увы!

— Она была высокого рода, — сказал я, — поэтому мой отец взял ее в наложницы.

— Кто твой отец? — последовал быстрый вопрос.

Проще всего было сказать имя ее жениха — князя Светана из рода Волка. Но я был Олавом Эрикссоном из рода Ильвингов, потомком самого Ингвио, сына Фрейра. Как мог я променять такой род на неведомого мне князя, который не успел стать мне никем!

— Мой отец — Эрик Олавссон по прозвищу Медведь, — ответил я, — а тот человек, — я кивнул на Гуннара, — был моим братом.

Взгляд Рюрика, еще миг назад теплый, враз похолодел, и он пробурчал:

— На твоем месте я бы проклинал такую родню!

— Почему? За что ты так ненавидишь нас?

— А за что же вас любить? — Рюрик быстрым шагом подошел вплотную, дохнул мне в лицо сдерживаемой ненавистью. — Я был совсем маленьким, когда моего отца, князя Годослава, убили юты. Они напали на наш город неожиданно, с моря. Отец и его дружина задержали их, чтобы женщины и дети могли уйти, но сами попали в плен. Город был сожжен дотла, а моего отца повесили, принеся в жертву своим богам… Повесили с копьем в сердце!.. Его народ стал изгнанником. Моя мать стала женой его младшего брата, князя Драгомира, но юты достали и его. Через два года он был убит в бою, и мы опять были вынуждены покидать только что обжитые места… А теперь пал и второй брат моего отца, Славомир, мой наставник и учитель! И тоже от рук викингов…