Галина Романова - Дороги богов

— Это тебе… сын мой… — шептал он еле слышно и невнятно из-за мешавшей крови.

— Я сохраню ее, отец, — сказал я.

Не знаю, слышал ли Ворон мои последние слова. Он угас тихо и просто — кашляя, вдруг захрипел, вытягиваясь, и обмяк.

Закрыв наставнику и другу глаза, я выпрямился, стоя над ним на коленях. Мир вокруг меня умер, да и я сам чувствовал, что умираю. Передо мной лежал человек, который хотел и мог бы заменить мне семью. Он был единственным моим другом в чужом мире славян, в мире богов, среди Этих Лесных Всадников. На сей раз я оставался действительно один, ибо в глубине души чувствовал, что никогда больше не увижу родины.

Я хотел умереть и отомстить за его смерть. И те, кто заслужил мести, были совсем близко. Что ж, они узнают, каковы викинги на самом деле!

Отложив меч, я сбросил плащ и кованый доспех, стянул через голову рубаху и остался полуобнаженным. Потом снял сапоги и покрепче стянул порты поясом. На голую грудь я повесил оберег Ворона и, взяв в две руки по мечу, медленно встал, подставляя себя стрелам.

Смерть надо было встретить с открытым сердцем, и я шагнул навстречу врагам, не думая ни о чем. Мне было все равно, сколько их впереди, ждут меня стрелы или копья. Я даже не считал вышедших против меня и не чувствовал ничего. Я умер и вновь родился, и во мне новом не было и тени страха — я знал, что иду убивать…

Это потом мне поведали, что глаза мои были совершенно пусты — мертвы, лишены всякой мысли и чувства. Но тогда я просто шел один против всех, держа в каждой руке по мечу, шел сквозь врагов, и лесовики, вставшие было против меня, вдруг дрогнули и начали один за другим опускать оружие на землю, отступая…

— Здрав будь!

Звук человечьего голоса, пробившись сквозь туман в сознании, вернул меня к жизни. Я уронил руки и пошатнулся, стараясь изо всех сил удержаться на ногах и не показать своей слабости. Но стыдить меня было некому — чьи-то заботливые руки набросили мне на плечи плащ, приобняли за плечи, как раненого, повели за собой. Я шел как в тумане, подчиняясь ведущей руке, и послушно, как ребенок, опустился на землю возле маленького костерка.

Озаренные огнем, на меня смотрели дочерна загорелые лица — большеглазые, скуластые, напоминающие чем-то северян и одновременно прокаленных солнцем жителей южных стран, поклоняющихся Аллаху. Большинство были молоды, мои ровесники, но меж ними попалось несколько старших — один из них и привел меня к огню.

— Прости нас, — сказал этот человек, выговаривая слова очень чисто и старательно. — Мы не знали, что ты один из нас…

Я оглянулся на говорившего. Смуглолицый и темноволосый, как южанин, резкими чертами лица он тем не менее был северянином. Только горбатый нос и тонкие яркие губы портили впечатление. Он тоже был обнажен до пояса — его куртка, сшитая из шкуры молодого медведя, лежала на моих плечах.

— Кто вы? — спросил я.

— Нас называют Лесными Всадниками, друг, — ответил он. — Мы сожалеем, что сразу не распознали тебя и причинили тебе вред. Позволь узнать твое имя!

Обликом я нисколько не походил на лесовиков и поэтому уклонился от вопроса:

— Но как вы решили, что я — вашего племени?

— Волк всегда остается волком, даже если его выкормили вместе со щенками домашней собаки, — подал голос один из парней.

— Мы прочли это в твоих глазах, берсерк, — объяснил старший лесовик. — Кто был тебе тот человек?

— Мой приемный отец, — ответил я так, как считал нужным.

— Как тебя называть?..

Я уставился на огонь. Эти люди говорили на языке моей матери так, словно всю жизнь прожили с нею бок о бок, не коверкая по-своему слова, как бодричи или лютичи. Первый раз я слышал ее наречие из уст других — до сей поры я считал, что мать выдумывала эти слова нарочно, чтобы отличаться от других рабынь Эрика Медведя. Странно — я поймал себя на мысли, что думаю о старом викинге лишь как о хозяине моей матери, отцом он для меня больше не был!..

— У вас не было двадцать лет назад князя Светана из рода Волка?

— В нашей стае — нет, — ответил, помедлив, старший лесовик. — Но может быть, в других… Мы редко встречаемся с соседями и почти ничего о них не знаем. А ты знаешь кого-нибудь из его рода?

Я кивнул. В этот миг Олав, сын Эрика Медведя, умер — родился Тополь, сразу прозванный Волком.

Мы сидели у небольшого костра на краю той самой поляны, где совсем недавно я и Ворон хотели так опрометчиво остановиться на ночлег. Как оказалось, это и послужило причиной нападения — ведь мы по незнанию вторглись на землю погоста, где этот род, или стая, как они себя называли, Лесных Всадников хоронили своих мертвых. Тревожить покой спящих запрещалось без нужды, а уж тем более по ночам. Так что сейчас на поляне никого не было — из живых. Вокруг пня, на котором, оказывается, приносили поминальные жертвы усопшим предкам, лежало пятеро тел — четверо лесовиков и пятый Ворон. На рассвете их должны были похоронить по обычаям лесовиков — предав земле, чтобы они могли уснуть в ней, как дети в материнской утробе, ожидая нового рождения.

Ночью мне не спалось. Лесовики не обращались со мной как с пленником — я был для них скорее родич, который потерялся, но потом нашелся. Они относились ко мне настороженно — мало ли чего я успел нахвататься на чужбине — и на мои ошибки непрестанно, повторяли: «Ничего, привыкнешь!»

Но привыкать пришлось долго. Несмотря на усталость минувшего дня, я долго ворочался на постели из еловых лап после того, как уснул последний лесовик. Только несколько волков сидели у ног дозорного. Не выдержав, я поднялся, подошел и тронул его за плечо, предлагая сменить. Он не удивился — улыбнулся в темноте, кивнул и уступил мне нагретое место. Сидевший подле него волк внимательно обнюхал мою ногу, но не отодвинулся.

Лес смыкал вокруг нас высокие зубчатые стены. Где-то там переступали с ноги на ногу и фыркали лошади — их привязали на длинный повод, чтобы кони могли попастись меж деревьев. Волки бродили тут и там, и те их не боялись. За деревьями на поляне тускло светились огоньки на могилах — Лесные Всадники верили, что это духи предков чуют скорых гостей из мира живых и собрались встретить их.

Внезапно мне показалось, что я не один. Из чащи леса на меня смотрели чьи-то глаза. Я не видел их обладателя, но знал, где он, и понимал, что не могу ослушаться их немого приказа. Отодвинув прижавшегося ко мне волка, гревшего мне ноги, я встал и пошел на зов.

Кто-то мягко положил мне руку на плечо, приказывая свернуть. Полумесяц на миг вынырнул из-за кроны огромного клена, осветив высокого старца в длинном выбеленном подбитом мехом плаще с посохом в руке. Сивая борода и грива полуседых волос не оставляли никаких сомнений — передо мной был Святобор, один из Судей, бог лесов. Он стоял и смотрел на меня.