Р Скотт Бэккер - Великая Ордалия

И тут, когда ассасин оказался на самом краю поля зрения, Кельмомас заметил, что тот, за кем он следил, будто бы шагнул в сторону , и, похоже, укрылся в какой-то нише. Мальчишка некоторое время полежал возле решетки, безуспешно вглядываясь вниз и обдумывая, что делать дальше. После недель, отданных не вызвавшей никаких проблем слежке за этим человеком, можно ли упустить его из вида здесь и сейчас?

Неужели всё это уже случилось ?

Он знал это с самого начала! Воскликнул Самармас. Я говорил тебе!

Неужели Ухмыляющийся Айокли будет таким образом мстить за его святотатство? Говорил же!

Неужели все уже случилось именно так?

Он ещё трясся от ужаса, не имея сил пошевелиться, когда внизу появилась длинная цепочка носильщиков — судя по виду из касты слуг — пыхтя под тяжестью больших корзин с яблоками, они негромко переговаривались. Ароматная кислинка свежих плодов наполнила собой подземные коридоры. Ничто не свидетельствовало более ярко о бессилии фаним и их осады, чем потоки солдат и провизии, приходившие с моря. Слуги шли мимо, неясные в полутьме, смуглые люди, несшие яблоки, такие же налитые как губы матери, румяные, алые или зеленые. Волоски на теле мальчишки удерживали его на месте столь же надежно как гвозди. На его глазах голова вереницы приблизилась к тому месту, где укрылся ассасин. Впрочем, караван корзин закрывал от имперского принца переднего из носильщиков, однако отсутствие всякой суеты указывало на то, что нариндар также просто наблюдает за происходящим. Движение столь многих тел заставило фонари вспыхнуть поярче, и Кельмомас явственно увидел, как последний из носильщиков приблизился к тому месту, где, по мнению мальчика, затаился ассасин. Носильщик шествовал, не встречая препятствий и ни на что не обращая внимания, и посему, наверное, и споткнулся, выронив из корзины одно из яблок. Плод, крутясь, на мгновение завис в воздухе, поблёскивая то красным, то зеленым бочком, а потом покатился по коридору.

Протянувшаяся из тьмы рука схватила его.

И нариндар направился в обратный путь, вглядываясь в пустоту и рассеянно откусывая от яблока. Белизна плоти плода казалась ослепительной в окружающем сумраке. Кельмомас лежал неподвижно, словно дохлый кот. И даже не вздохнул, пока ассасин не миновал его.

И только в этот момент он полностью осознал весь ужас собственного положения.

Всё уже произошло…

В тот вечер юный принц империи уже заламывал руки от страха. Даже мать, при всей её занятости, сумела заметить волнение за той показной маской, которую он всегда натягивал на лицо в её присутствии, чтобы добиться обожания.

— Причины для страха нет, — сказала она, опускаясь рядом с ним на постель и прижимая его голову к собственной груди. — Я же говорила тебе , помнишь? Я убила их Водоноса. Своими руками!

Взяв сына за оба плеча, она развернула его лицом к себе, являя чудотворную улыбку.

— Твоя мама убила последнего кишаурим!

Она хотела, чтобы он захлопал в ладоши и рассмеялся: возможно, он так бы и поступил, если бы не внезапно возникшее желание откусить ей язык…

Ему придётся научить её еще очень многому!

— Теперь они не сумеют справиться с нашими стенами, мой милый. Мы едим досыта, нас кормит море, а вся Империя спешит к нам со всех Трёх Морей! Фанайал. Был. Большим. Дураком. Он считал, что сумеет воспользоваться нашей слабостью, однако, на самом деле, всего лишь показал своим дикарям , кому положено править!

Кельмомас, конечно, уже слышал все это, — как и то что, отец, при всей его требовательности к провинциям, «идолов не разбивал». Однако мальчишка никогда не видел в фаним реальной угрозы. Если на то пошло, он привык считать их своими союзниками — и при том донельзя тупыми — в войне с сестрой. Он опасался одного: что они попросту улизнут, ибо тот день, когда они снимут осаду, станет и днем, когда эта ведьма-манда-сестра предаст его — Телли! Даже если Мать сперва не поверит ей, рано или поздно она всё же сделает это . Невзирая на все сестрины странности, невзирая на её неспособность ощущать какие-либо эмоции, не говоря уж о любви, Телиопе мать доверяла более всех остальных.

Кельмомас ощущал, что осознание возможных последствий заставляет тело его ударяться в рёв. Это было чересчур… слишком уж чересчур…

Необходимость пронзала его насквозь. Необходимость, помноженная на ещё более безумную необходимость.

Никогда ещё, никогда, даже в самые страшные дни его каннибальского прошлого, после мятежа Святейшего дядюшки, он не чувствовал ещё подобного угнетения, такой злой, можно сказать чудовищной обиды. Огорчала даже мать! Поверить словам Телли, а не ему! Не ему, надо же!

Словом, отец слишком многому не научил мать. И ей ещё предстоит научиться.

Западная терраса опустела, Эсменет прислонилась к балюстраде, подставив закрытые глаза закатному свету и ощущая всем лицом ласковое тепло. Последний из её экзальт-министров вместе со своими аппаратариями растворился среди городских улиц. Нгарау, быть может, ощущая её настроение, удалился вместе со всеми рабами. Она даже стряхнула с ног шлепанцы, чтобы полнее ощутить этот закат босыми ступнями. Остались только её инкаусти, стоявшие в одиночестве неподвижные часовые, мужи, готовые умереть, как умер Саксес Антирул, храня её безопасность.

Собственные свершения казались ей чудесными …

Если бы только она понимала их.

Она обнаружила, что, заново перебирая события, делает их для себя ещё более непонятными. Однако, известия о происшедших чудесах и кровопролитиях — о низвержении Майтанета, о гибели последнего кишаурим — разошлись повсюду, вызывая ещё и удивление. Менестрели запели о ней , каста слуг отвергла ятверианские штучки и провозгласила её своей. Заудуньяни Трех морей объявили её примером для себя и доказательством божественной природы своего дела. Пошли в оборот памфлеты. Оттискивались и обжигались несущие её имя бесчисленные таблички с благословениями. Она сделалась Эсменет-арумот, Несломленной Эсменет… Матерью Империи.

— Псы досаждают нашей матушке ! — Сообщил ей Финерса на следующее утро. — Вот что кричит на улице народ. Наша мать в опасности ! Наша мать! Они рвут волосы на головах и бьют себя в грудь!

Похоже, что Вода вместе с рукой сожгла все остатки его былой надменности. Начальник её шпионов, поняла она, принадлежал к числу тех людей, которые отдавали в меру собственной потери — и, скорее всего, по этой причине Келлхус назначил его служить ей. Чем больше терял ради своей императрицы Финерса, тем больше вкладывал он в её следующий ход. Тем вечером она обнаружила, что он прислал в её апартаменты груду небольших, в ладонь, табличек с различными благословениями. Давно уже, обнаружив свое лицо на кружочках, которые верноподданные называли «серебряными императрицами», а отступники «блестящими шлюхами», она буквально онемела, не зная стыдиться ей или гордиться. Однако, она не смогла сдержать слез, увидев эти грубые таблички на которых клинописью было вытеснено её имя, как нечто дорогое, нечто священное …