Стивен Тьмы - Кузница Тьмы

Привязанные лошади понурили головы под кривыми, заросшими черным лишайником сучьями.

Раскан вбежал на холм, словно направлялся к заклятому врагу - выдирая траву, пиная камни, так что Аратану пришлось уворачиваться от обвала. Эта маниакальная ярость наводила страх.

На полпути вверх Раскан остановился, развернулся, сверкая на него глазами: - Иные истины не стоит раскрывать! Гляди на меня!

- Нечего в тебе увидеть, сержант, - ответил Аратан. - Кроме гнева.

Тот уставился на него как ошеломленный.

- Ты сержант Дома Драконс, Раскан. Носишь старые мокасины моего отца и ездишь с ним рядом. Он посылал тебя ко мне, помнишь? И ты сказал, что следовало.

Каждая фраза поражала мужчину, словно удар. Он сел на склон.

- Встань! - крикнул Аратан. - Ты учил меня, как объезжать Хеллар. Ты сварил кровяную похлебку и спас жизнь Сагандера.

Раскан глубоко и прерывисто вздохнул, на миг закрывая глаза, и встал. - Как скажешь.

- Они уже готовят еду. Пора присоединиться.

Однако Раскан медлил, колеблясь. Затем сказал: - Извини, Аратан. Дурные слова.

- Ты нес чепуху.

- Вполне верно. Полная чепуха. Прости меня.

Аратан пожал плечами.

Раскан продолжил карабкаться, но уже медленнее, без неистовства. Чуть обождав, Аратан решил идти следом, но ноги не слушались. Она там, она несет его ребенка. Они с ней сделали девочку. Пот и теснота, горячая нужда - готово дитя. Мысль его испугала.

Он заставил ноги сделать шаг, другой - казалось, это самая тяжелая схватка его жизни. Эмоции кружили хаотической сумятицей, пока не слепились в плотный комок шума; ему показалось, что шум выкатился, оставив онемелую тишину, слишком усталую для надежд, слишком вялую для ожиданий. Осталось лишь послевкусие недавнего ужаса, тусклое, металлическое.

Они сделали ребенка, и Ферен больше ничего не нужно от Аратана. Она уже получила что хотела. Отдавая ей одно, он думал, что следует отдать всё, всего себя. Дураки всегда великодушны - он часто слышал, как это говорит Сагандер, запихивая свитки и манускрипты в вечно запертый сундук. Его личные записи, кульминация жизни ученого. Хранимые так, чтобы никто не видел. Теперь Аратан его понимал. Отдай - и отданное станет оружием, ранив тебя. Ценности не всегда следует делить, иные руки грубее прочих.

"Отец, вот что говорил тебе Старик. Предупреждая.

Но не думаю, что ты слушал".

Ферен коснулась раны на щеке. Ринт вытащил из нее глиняный осколок, зашил порез кишечной ниткой. Сука смеялась, и смех до сих пор отдавался в черепе, острый как когти. Ей чудилось, что разум залит кровью, словно рана от кусочка глины еще сочится, но лишь внутрь, и ручеек становится все шире.

Ринт присел рядом, складывая костер, но руки его тряслись.

Ведьма лишь подтвердила то, что сказал им труп в кургане: она несет семя. Дитя пустило корни в утробе. Но ныне оно кажется чужим, чудовищным, и это ощущение заставляет трепетать дух. Все повивальные бабки твердят одно: любовь должна окружать чрево. Любовь, созидающая защитную оболочку. Без любви душа ребенка сохнет.

Ей так хочется любить это существо. Семя, отданное по незнанию. Алчба принадлежала ей одной, она скапливалась словно сокровище, сундук, который хотел быть наполненным до краев. Казалось, ночь за ночью она швыряет туда пригоршнями драгоценные дары мальчишки, на заре находя сундук зияющим пустотой. Иллюзия, поняла она теперь. Она набита богатством, и чувство мрачной нищеты - лишь ее вина.

Теперь девочка кажется ей сжатым, вложенным в утробу кулаком. Внутри - необычайная кровь. Мальчик был не простым мальчишкой. Он сын Драконуса, и ведьма знала что-то - секрет, скрытую истину.

Рану на лице Ферен словно жгло языками пламени. Рану ломило, рана кричала от боли в середине щеки. Рана украла ее красоту - уж какая была, пусть не зовущая восхищаться или завидовать - и теперь она ощущает себя меченой, как клеймят воров. Украла семя господского сына - смотрите на нее! Истину не скроешь! Девочка, проклятая при зачатии, и стоит Ферен вообразить лицо новорожденной, как она видит себя саму - щека рассечена, рана зияет, в глазах лишь ненависть…

Ураган мыслей распался и улетел прочь, едва на глаза показался Раскан и она увидела, что с ним сделалось. Он казался намного старше своих лет, движения были неуклюжими и лихорадочными, словно у хрупкого костями старика. Солдат подковылял к костру и медленно сел. Он выглядел не просто потрясенным, но больным; Ферен заподозрила, что грубое колдовство ведьмы украло из души не только покой.

Ринт мешал похлебку на огне. Он не поднял головы, и слова его были резкими: - У всех ведьм холодные руки. Прикосновение сотрется, сержант.

- Она Азатеная, - ответил сержант, сделав из этого слова отрицание всего, на что намекал Ринт.

- И ведьма, - порывисто возразил Ринт. - Даже Джелеки знают Олар Этиль, выглядывающую из пламени в жажде встретить ваш взор. Они зовут ее силу Телас. Все мы ее ощущаем, когда ночь съеживается перед рассветом и мы глядим в костер, ожидая увидеть одни уголья - и бываем потрясены, видя свежее пламя. - Он кинул в огонь еще один сук. - А еще… иногда… кому не случалось впасть в молчание перед очагом, когда глаза прикованы к злому духу в языках огня? Ты чувствуешь холод на спине и жар на лице, кажется, тебе не пошевелиться. Тебя захватил транс. Ваши взоры сцепились, и в твоем уме, словно едва заметные тени, пробуждаются древние мечты.

Ферен сидела напротив брата, то удивляясь, то пугаясь. Лицо Ринта исказила гримаса. Он мешал похлебку, словно пробуя глубину грязи перед следующим шагом.

Дыхание Раскана рядом с Ферен было хриплым и быстрым. - Она коснулась тебя, Ринт.

- Да, хотя я понял не сразу. Или понял, но спрятался от правды. Неведомое всегда нас тревожит, но признаваться в этом неприятно, ведь мы показываем свое невежество.

- Лучше невежество, чем это!

Едва Раскан произнес вымученное согласие, подошел Аратан. Встал в нескольких шагах от костра. Ферен видела, что он не хочет на нее смотреть. К ее облегчению, ведь единственный взгляд в его сторону словно застрял острым ножом в сердце. Она ощутила, что взгляд притягивается к мерцающему пламени, и торопливо отвернулась в сторону темной ночи.

"Лучше невежество, чем это! Он словно произносил священные слова. Так и есть. Слова, преследующие нас, похоже, всю жизнь".

Ринт встал. - Ферен, если не против, займись мисками.

Она не возражала, радуясь хоть какому-то занятию. Принялась наполнять миски, а Ринт ушел к своим вещам. Вернувшись, принес фляжку и предложил Раскану. - Сержант, мы не намерены испытывать твердость твоей власти. Ни я, ни Ферен.

Мужчина нахмурился. - То есть?

- Напейся, сержант. Напейся и развеселись.

Слабая улыбка разлепила губы. - Я вспомнил старое присловье и теперь гадаю, откуда оно взялось.