Юлия Остапенко - Птицелов

А когда дверь за ней закрылась, дал себе слово, что сегодня же выяснит, почему Дерек решил натравить на него эту сучку, и как далеко она намерена зайти.

Видимо, дальше, чем думал Лукас, раз уж озаботилась раздобыть себе в стюарды его бывшего оруженосца.

— А зачем тебе в Мекмиллен? — спросил Марвин, и Рысь громко фыркнула:

— Ну ты ровно дитя малое! Так я прямо разбежалась и сказала! А тебе зачем? — помолчав, наивно добавила она. Осеклась, уставилась на Марвина, и через мгновение стены пещеры сотряс взрыв дружного хохота.

Оба они были совершенно пьяны.

— Давай ты мне скажешь, а я — тебе, — предложил Марвин.

— Давай, — давясь смехом, закивала Рысь. — Только ты первый, идёт?

— Уступаю эту честь благородной месстрес.

— Ох, да пошёл ты! Благородной! Месстрес!

Смех делал её по-настоящему красивой. Марвин глядел на неё поверх пляшущих язычков костра. Она лежала на боку, подперев голову рукой и подложив под локоть походную суму, и задирала подбородок, когда смеялась. Расстояние между нею и Марвином было чуть больше вытянутой руки: костёр развели маленький, несмотря на лютый холод — но ничего не поделаешь, от большего огня шло бы слишком много дыма, неровен час задохнуться, а это вряд ли лучше, чем замёрзнуть. Впрочем, им и так повезло, что они набрели на эту пещерку, больше напоминавшую нору. К тому времени уже почти стемнело, а до Мекмиллена, по словам Рыси, оставалось ещё не меньше нескольких часов пути. Впрочем, теперь бы Марвин и сам добрался до замка: ещё до сумерек они выбрались на заснеженную, но отчётливо различимую дорогу, шедшую через лес — видимо, тот самый тракт, что несколькими милями южнее снесло лавиной. Сам лес редел, среди деревьев всё чаще встречались валуны — и, по счастью, вот это убежище. Рысь преложила заночевать здесь, и Марвин не стал спорить, хотя совершенно ей не доверял. Так или иначе, спать он не собирался, а вот согреться бы не мешало. Они и согрелись — вскипятив на огне вино, запасы которого у обоих ещё оставались. Рысь оказалась не дура выпить, угнаться за ней было не так-то просто. Горячее вино быстро ударило обоим в головы, и уже через час они валялись у костра, болтая и хохоча, совсем забыв, что недавно обменивались лишь краткими желчными замечаниями, с подозрением наблюдая за попутчиком. Зато никакие здешние духи их больше не беспокоили.

— Ну и не надо, не говори, — сказал Марвин и снова хлебнул из фляжки. Разогретая сталь обжигала губы. — И так ясно, что прирежешь там кого-нибудь. Иначе бы гайнели не боялась.

— Кто сказал, что я её боюсь? — выпятила грудь Рысь. От вина она, похоже, становилась ещё нахальнее.

— А как это ещё назвать? Один на один встретиться не захотела, за мной увязалась…

— Ты и сам-то не особо протестовал, когда я её от тебя прогнала! — парировала она и махнула рукой с зажатой в ней флягой. Внутри предостерегающе булькнуло.

— Расплескаешь! — завопил Марвин возмущённо. Рысь ойкнула, перехватила нетвёрдую руку другой, хихикнула.

— Я хотела сказать, что это глупый спор. Не то чтобы я боялась гайнели… Ну, то есть нет смысла её бояться, если у тебя совесть чиста. Только вот неприятно думать, что она у тебя нечиста, верно? Ох, ну и чушь несу по пьяни! — хохотнула она, но на сей раз Марвин её не поддержал.

— Почему чушь? Ты права.

— Да ладно! Если только и думать, что о чистой совести, то проще за вышиванием всю жизнь просидеть, так оно надёжнее.

— Чего ж не просидела?

— Не по мне это, — ответила Рысь и надолго приложилась к фляге. Марвин смотрел на неё и думал: в самом деле, не по ней.

— А сейчас иначе нельзя, — оторвавшись и утерев губы, продолжала она. — Много ли народу теперь по совести живёт? Вот потому-то древние духи и ушли отсюда.

— Ты же говорила, это «свора Патрица» их выжила, — насмешливо напомнил Марвин. Она и правда что-то такое говорила, пока они ехали лесом. Марвин наорал на неё, обозвав богохульницей. Но это было до того, как они надрались вдвоём. Теперь он был настроен куда терпимее.

— Ну, не то чтобы выжила, — сердито отозвалась Рысь. — Хотя… да, выжила, только древние духи ни за что бы этого не позволили, если бы им было ради кого оставаться. Если бы люди, как прежде, думали о чести и совести. Если бы по правде жили. А так — получалось, что прежние боги им уже и не нужны. Вот они и ушли.

— Не понимаю, — признался Марвин. — Да при чём тут люди вообще? Боги… то есть Бог, — поправился он и поспешно осенил себя святым знамением, — сам по себе, не он для людей, а люди — для него.

— Так люди для него или сам по себе? — язвительно уточнила Рысь. Марвин удивлённо посмотрел на неё, не видя противоречий. Рысь раздражённо махнула рукой — всё той же, с открытой флягой; Марвин теперь не стал её попрекать. — Вот я о том и говорю. Нынче люди знают только долг и принуждение. Ну и корысть. А по сердцу жить перестали. Ваш Бог хочет поклонения, а взамен что даёт? Да ничего, разве что деньги этим патрицианцам вашим, и те жмёт из бедноты, что в страхе перед его карой живёт. Что, разве нет?

Марвин был так возмущён, что даже не нашёл слов возразить, хотя чувствовал, что, будь чуточку потрезвее, нашёл бы сотню контраргументов. Впрочем, надо признать, богословие никогда не было его коньком.

— Хочешь сказать, у вас всё наоборот? — агрессивно спросил он наконец, чтобы хоть что-то сказать. Рысь мотнула головой, то ли протестуя, то ли стряхивая длинную чёлку с глаз.

— Да нет же! Вашего Единого привёл сюда Патриц, а наши боги всегда жили на этой земле. Ещё до людей. А когда появились люди…

— Что значит — появились? Разве вы не считаете, что ваши боги их создали?

— Нет, конечно. А зачем им это?

— Ну… я не знаю… чтобы вы им служили!

— Я говорила! — торжествующе закричала Рысь и врезала кулаком по своему бедру. — Видишь?! Ты рассуждаешь, как раб. «Чтобы служили»! Да зачем им слуги, если они боги — у них и так есть всё, что им нужно.

— Так ведь… — Марвин отчаянно пожалел, что во время учёбы уделял мало внимания философским наукам, но что поделать — будущему рыцарю это как бы и не очень положено. — Погоди, а зачем тогда они вам помогают? Ну, ты говоришь, что вот эта гайнель, к примеру, — она защищает того, кто владеет землёй, на которой она родилась. К чему ей это?

— Да ни к чему. Она просто хорошая. Понимаешь? Ну представь: люди всё время здесь, рядом с ней, она за ними наблюдает, и если они живут по чести и совести, то нравятся ей, и она оберегает их… ну, как приёмных детей своих. Понял теперь?

Марвин затряс головой. Это было слишком непохоже на всё, чему его учили. Он получил типичное образование, полагавшееся сыну владетельного рыцаря, собирающемуся принять рыцарство и служить во славу короля: умел читать, писать и поддерживать разговор, танцевать, ездить верхом, ухаживать за благородными месстрес и, конечно, убивать. Большее в программу обучения не входило, да и, говоря по правде, Марвин был не слишком прилежен даже в доступных науках, за исключением последних двух. Тут у него, по словам его учителей, был прирождённый талант. И обычно Марвину для жизни этого вполне хватало, но изредка он чувствовал себя обделённым. Вот как теперь.