Екатерина Елизарова - Путь в Эльдорис

«Если бы я хоть что-нибудь понимала в этой их магии!» — разозлилась я и села рядом с обмякшим Ливом.

Глаза его были открыты, но он уже не реагировал на происходящее. Я прижалась к нему и позвала так, как тогда ночью в поезде.

— Лив… Пусти меня…

Он не отстранялся, а я не спешила и не была напориста. Робко и нежно я касалась его теплой волной, шедшей из моей груди.

— Лив… я хочу помочь, но у меня есть только вода…

Зажурчало сильнее, этот звук, смешанный с какой-то мелодией и окрашенный в блики разноцветных огоньков почти оглушал, затапливая нас обоих и все вокруг.

— Тания? — услышала я тихое и удивленное.

— Да, — прошептала я, и меня закружило уже настоящим вихрем красок, звуков, чувств и образов, различить среди которых мои или его уже не представлялось возможным.

Я открыла глаза и прищурилась от лучика заходящего солнца. Потом почувствовала под своей щекой что-то теплое, слегка отстранилась и обнаружила Лива, мерно дышащего и даже не такого зеленого как в последний раз. Глаза его были закрыты, и ресницы отбрасывали тени на матовую кожу, а лицо излучало умиротворение. Я улыбнулась, залюбовавшись отчего-то показавшимся сейчас таким родным Ливом. И почти тут же услышала шумный вздох и, повернув голову, увидела изумленное и встревоженное лицо Эда.

— Ты пришел, — тепло улыбнулась я.

Он поколебался (как всегда эмоции бурно отражались на его лице, выглядевшим сейчас совсем мальчишеским), но заметно расслабился.

— Пришел. И уже довольно давно хожу тут кругами, пытаясь решить, что делать с двумя вашими едва дышащими телами! Я и звал, и просил, и пробовал тормошить — все бесполезно, — сказал он и снова с тревогой посмотрел на Наставника. — Что с ним?

Я тоже посмотрела на Лива, и веки его затрепетали и открылись, а карие глаза посмотрели на меня мягко, нежно и… словом так, будто в этом мире не было для него никого дороже меня. Но уже секундой позже он словно бы закрылся, а я так и осталась гадать, померещилось мне это или нет.

— Наставник! — заголосил Эд. — Как вы?

— Не шуми, Эданор. Голова трещит, — поморщился Лив. — Но жить буду.

Наблюдать за этой парочкой было довольно забавно. Эмоциональный и несколько наивный принц, бурно переживающий о своем Наставнике и спокойный, уравновешенный, но при этом не отказывающий себе в удовольствии слегка подшутить над учеником Лив. Наставник, который несомненно очень любил паренька.

Я встала, начала отряхиваться и почувствовала легкое головокружение.

— Эд, возьми его за руку, будь любезен, даже если он будет вырываться, — сказала я и, насколько могла, строго и серьезно посмотрела на принца, отведя взгляд только после того, как тот кивнул.

Я пошла вперед, начав по дороге продумывать план нашей реабилитации в виде кофе (а чуть позже, возможно, и ужина) и огня для Лива. А так же пытаясь решить, как поставить себя в разговоре с ним так, чтобы не дать ему возможности уйти от ответов. И желательно не только в одной конкретной беседе, а вообще.

На подходе ко дворцу я заметила Натора, того самого то ли дворецкого, то ли охранного мага, который привечал меня в мой самый первый день здесь. Я иногда видела его говорящим с Ливом и решила, что они, если и не дружны, то достаточно плотно знакомы.

— Натор, будь добр, попроси Жана или Флорис приготовить два, нет, лучше три кофе и отправить их в покои Наставника, а еще зайти потом самому, — «дворецкий» с сомнением посмотрел на принца, тащившего своего Наставника, которые как раз показались из-за очередного деревца, но все же кивнул и удалился. Вот и хорошо.

Я же осталась ждать подходящих, чтобы велеть Эду тащить Наставника в его покои и не заплутать самой в коридорах дворца, в который с этой стороны я заходила нечасто.

— Ложись, — велела я Ливу, когда мы наконец добрались до его комнаты. Лив вскинул бровь, по всей видимости, пытаясь выражать протест. — Давай-давай. И не спорь.

В дверь постучались, и я отвлеклась, открывая Жану, который самолично доставил нам горячий кофе и несколько вазочек с булочками, печеньем и еще какими-то лакомствами на огромном подносе. В заботливости Жана я даже не сомневалась.

— Отлично! Спасибо, Жан! — лучезарно улыбнулась я, когда он водрузил поднос прямо на какую-то тумбу недалеко от двери. Да уж, одного мимолетного взгляда на заваленный бумагами и всевозможным барахлом стол Наставника было достаточно, чтобы принять подобное единственно верное решение. Другие подходящие поверхности в его комнате попросту отсутствовали.

— Эданор, — обратилась я к Эду, решив не пугать Жана своей чрезмерной фамильярностью в отношении принца. — Ты уже ужинал?

— Я? Что? Нет, не ужинал, я же…

Но я не дала ему закончить его излияния, перебив многозначительным взглядом, и сказала Жану:

— Мы тебе будем очень благодарны, если немного позже ты организуешь нам ужин.

— Конечно, — сказал Повар и, поклонившись, вышел.

Лив все-таки почти лег, во всяком случае забрался на кровать с ногами и сел, облокотившись на поставленную вертикально подушку.

— Я «это» не пью, — сказал он, покосившись на поднос.

— Не «не пью», а раньше не пил, — безапелляционно заявила я. — А теперь надо.

Я положила ему в чашку три белых шарика эльдорийского аналога сахарного песка, моментально растворившихся в горячем кофе, и протянула ему.

Эда уговаривать не пришлось. Если раньше он и не жаловал этот напиток по причине его горечи, то увидев однажды и решив попробовать мой вариант его употребления (с большим количеством сахара и сливок — на злобу рьяным кофеманам), частенько теперь им баловался.

— Не хмурься, как маленький, поверь, сейчас это то, что нужно, — сказала я Ливу. — Сам же мне, помнится, после Совета велел…

«Брр… И зачем я это вспомнила? Воспоминания-то не из приятных. Если не считать эффектного появления Лива в конце. Да, пожалуй, ради этого стоило и потерпеть», — я улыбнулась своим мыслям, а Наставник стал принюхиваться к кофе.

— Да, наверное, ты права, — перестал артачиться он и глотнул-таки из чашки. И удивленно вскинул бровь. — А не так уж и плохо.

Я только ухмыльнулась. Может, он тоже сластить не пробовал?

Я немного поколебалась, но решила, во-первых, проявить заботу до конца, а во-вторых, переходить к постепенному рассекречиванию Лива, стараясь не давать ему опять улизнуть в его привычное умалчивание и недоговаривание.

— Ты еще говорил… про огонь, — сказала я и вопросительно посмотрела на него.

Лив ничуть не смутился, только замер ненадолго, видимо, прислушиваясь к себе, и сказал:

— Думаю, в этом уже нет необходимости, — и потом совсем серьезно, глядя мне прямо в глаза, добавил: — Спасибо тебе, Тания.

В памяти всплыло переливчатое журчание и солнечные блики на подвижной водной глади, запахи жасмина и сирени, ликование смешанное с непонятной мне горечью, уже не моей, безудержное рвение, сдерживаемое невнятным, но упорным сомнением, доходящим местами до отрицания, но сдающего позиции под натиском накатывающего блаженства. Все переливы смешанных в единый вихрь чувств, в котором уже почти невозможно было распознать, какие из них мои, а какие его.