Вадим Булычев - Капитан Брамы

— Я, — говорит, — мать, умер, убили меня слуги антихристовы, сектанты. И вот что тебе с того света говорю: не общайся, мать, с новым попом, он духа антихристова. Не общайся! Ты же не хочешь в геенну огненную попасть, не хочешь смерти близких тебе людей? Вот и не общайся. И передай мой наказ всем нашим, — сказал отец Василий и исчез.

Никитична смотрит, а и могильного холмика уже нет. Чистое поле. И по полю стремительно от нее удаляется кто-то в длинном брезентовом плаще и широкополой шляпе.

Она бросилась было за ним (бодро так побежала, как молодая). И опять в селе оказалась. А в селе все мертвые. Люди лежат вдоль дороги с перекошенными белыми лицами, выпученными глазами и открытыми в немом крике ртами. И тишина могильная, а в этой тишине противный, выворачивающий мозги на изнанку писк.

На том Никитична и проснулась. Сон помнился ей во всех мельчайших подробностях. И от этих подробностей на душе делалось все тревожнее, все страшнее.

Вскоре выяснилось, что похожий сон приснился еще нескольким бабкам и учительнице (весь убогий краснокутовский приход).

Верующие женщины не на шутку перепугались, решили никому ничего не говорить. Но уже через неделю почти все село знало, что «церковным» в одну ночь приснился новый поп в образе антихриста. А еще через неделю этот самый поп входил в село, со своим помощником. Недобрым, холодным взглядом встречали их в селе…

Удар почти достиг цели. Пастуху бы в самый раз ликовать даже нужные сны он умеет навеять, не растерял навыков! Все прекрасно, но вот беда — этот Колька! Этот загадочный хлюпик, окруженный непроницаемым для его магии коконом! Зачем же он вышел из Брамы в такой неподходящий момент?!.

Пастух осторожно постучался в келью отца Василия.

Иеромонах с утра пребывал в благодушном настроении. Удалось на короткое время запустить генератор. При этом убило еще одну нелюдь. Увы, гномы дохли как мухи, при соприкосновении с человеческой техникой.

Из-за повышенной смертности пришлось отказаться от показательной казни над теми двумя, что стучали тогда в свои бесовские барабаны. Дал послушание в нижних пещерах и только позже сообразил, что это не столько епитимия, сколько награда. Их хлебом не корми, дай в земле ковыряться.

И вот теперь Пастух объявился. Отец Василий уже по стуку знал, что это он. Только ему (и нелюди) разрешалось просто стучать в дверь. Не произнося при этом: «молитвами святых отец наших».

Но нелюдь редко дерзала приближаться к его келье, а если и дерзала, то, начинала за десятки метров кашлять.

Иеромонах вдруг поймал себя на мысли, что никогда не называет Пастуха по имени, а ведь он намного старше его. И имя у него есть, самое обычное — Юрий. Странно — подумал Василий и сказал — Входите.

Пастух был в своей неизменной ковбойской шляпе, брезентовом плаще и резиновых сапогах. Сняв шляпу он какое-то время искал куда ее пристроить, не найдя, оставил в руках и без всяких церемоний сказал:

— Новый поп со своим дружком прибыли в Кут.

— Вот как, — слегка усмехнулся отец Василий и спросил — когда?

— Вчера, днем.

— Ты их видел?

— Конечно, отче, — обиженным тоном сказал Пастух, — и видел и пощупал их, так сказать, духовно… Пришли на своих двоих, и ушли так же. Еще, на обратном пути, под хорошую бурю с дождем попали. Небось, уже не рады Красному Куту.

Пастух плотоядно улыбнулся.

— Ну и как они, духовно, либералы? — спросил отец Василий.

— Шо?

— Я говорю, как они духовно, воины Христовы, или так… никакие.

— Ну, как Вам сказать, — Пастух на секунду закатил глаза к низкому пещерному потолку кельи, — с виду, вроде, как никакие. Слабаки, неудачники. Поп, правда, покрепче будет. В смысле на земле этой основательнее стоит. Но сильно изъедает себя обидами на епископа, мыслями о семье…

— Это хорошо, — перебил отец Василий, — в смысле обиды на епископа; чует душа антихристов дух в нынешних князьях церкви. Бессознательно чует. И то, что неудачники — хорошо. Это милость Божья в наше время. Как еще, разве что неудачами, человека из антихристовой прелести вывести.

Пастух согласно кивнул и почесал небритый подбородок.

— С кем в Куте виделись? — быстро спросил отец Василий.

— С головой сельсовета и с Колькой из Брамы.

— С этим чудиком, с этим бесноватым?! — отец Василий скривился, словно у него заломило зубы.

— Простите, отче, — веско возразил Пастух, — этот чудик очень непрост. К тому же встретились они возле Брамы. Даже хуже, этот чудик выполз из Брамы прямо у них на глазах! Они разговаривали, хорошо разговаривали. Очень дурной знак! Как бы, отче, этот хлюпик сюда их не привел.

— Пусть ведет! — отец Василий сам не заметил, как вскочил со своего лежака. — Мы не секта, прятаться не собираемся. Господь с нами! А с ними дух противления. Пусть идут и услышат правду о царе и скором суде Божьем.

— Все так, — мягко сказал Пастух, — но, отче, может не стоит торопить события… Конечно, на все Воля Божья.

— Ты прав, — внезапно согласился иеромонах и сел обратно на свой топчан. — Пока мы не совсем в форме. Не все еще готово, и где царь мы пока не знаем… Да, все так. И ангел в последнее время не посещает нас. Но ничего, смиряемся, скорбим, осознаем свое недостоинство.

Отец Василий замолчал, что-то обдумывая. Вдруг встал и даже положил руку на плечо Пастуха.

— Да, надо замедлить сколь возможно их появление здесь. Пока от ангела я не получу четкие указания. Ну… понимаешь.

— Будет сделано, отче, — с готовностью ответил Пастух и через едва заметный проем в стене выскользнул прочь.

Пройдя по коридору с кельями для людей, Пастух спустился на «нулевой уровень» и по другому коридору направился к выходу из катакомб. Возле большой пещеры под названием «царская палата» (место, где отец Василий произносил свои проповеди и где проводилось оглашение нелюди), он услышал короткие, отрывистые фразы:

— …Бандит, фанатик, инквизитор… масон, экуменист, нео-обновленец, друг всех педерастов… за собой смотри, узколобый фарисей, фаш-фа-гы-гы тарелочки… — дальше шла полная тарабарщина, и другой голос торжествующе произносил:

— Вот видишь, бра-а-т, к чему приводит ересь модернизма и эку-у-уменизма; покайся, пока не поздно, пока Господь не освятил мне руку для удара…

Пастух осторожно прошел через проход в стене и заглянул в царскую палату. В конце пещеры было возвышение, которое служило сценой. И на этой сцене застыли в картинных позах друг перед другом два гнома.

Еще несколько гномов, видимо, свободных от послушания в пещерах и трапезной, сидели на каменных скамейках, и молча слушали короткие реплики. Гномы на сцене произносили их с такими страшными лицами и с таким тщанием (почти не выворачивая слова), что казалось еще одна реплика, и они бросятся друг на друга.