Гольшанская Светлана - Нетореными тропами. Часть 1. Страждущий веры

«Я хотел, чтобы сказка стала былью, но она как золото этого утра — лишь зыбкий морок из тумана и солнца», — вклинился в мои мысли его хрипловатый голос.

Я и забыла, что он постоянно читает. Не отвечая, я побрела к белому ходу в Подземный дворец. Микаш чеканил шаг за моей спиной.

Весь следующий день я отсыпалась, а на второй засобиралась в дорогу. Ко мне заглянула Эйтайни.

— Видела, как ты веселилась на свадьбе, — она улыбалась, глядя, как я перебираю вещи и подсчитываю сбережения. Вейас оставил мне всё, что у нас было, даже свою гербовую подвеску, но этого было мало.

— Веселье было заразным, — я повернулась и заглянула в фиалковые кошачьи глаза. — Иногда мне кажется, что я оскорбляю этим брата. Как будто я не любила его и начинаю забывать.

— Когда я согласилась на свадьбу с Асгримом, не относив траур по отцу, мне тоже казалось, что я оскорбляю его память. Но это не так. С трауром или без, отец всегда будет в моём сердце, как и мама, которая ушла в лес раньше срока. Уверена, они были бы счастливы, что я живу дальше. Эта свадьба — предсмертное желание моего отца, — глаза ворожеи заблестели, она взяла меня за руку. — Так и Вейас желал, чтобы ты исполнила свою мечту, а не тратила силы на слёзы и грусть.

— Да, — я отвернулась и подняла взгляд к сияющим в потолке вкраплениям кристалла, чтобы скрыть подступившие слезы. — Я поеду, как только соберусь, не хочу вас больше стеснять.

— Ты никого не стесняешь, оставайся, сколько потребуется.

Я покачала головой. Пересахаренная еда и зелёный свет колдовских кристаллов опротивели, а пустившая корни в душе дорога уже звала за порог, в город на краю погибели. Грезились приключения и открытия, не терпелось узнать, смогу ли я выстоять одна, не погибнуть от глупости или слабости, дойти до конца нетореной тропы.

— Мы дадим тебе всё, что скажешь, — примиряюще улыбнулась Эйтайни и оставила меня одну.

Туаты поделились со мной едой: вяленым мясом, луком и чесноком. Одежду тоже одолжили взамен износившейся: удобные штаны и жилетку из плотной кожи, несколько шерстяных рубашек, плащ, чтобы укрываться от дождя. Лошадь мою — коренастую фермерскую кашлатку — вернули, откормленную и бодрую, но, к сожалению, не пролинявшую с зимы. Я долго вычёсывала её скребницей, привязав к жердям в большом загоне. Приходилось отплёвываться и кашлять, а потом счищать шерсть с волос и одежды. В таком виде меня и застал Микаш.

Сопровождавший его туат вывел из стойл по соседству здорового жеребца, чёрного, с мохнатыми белыми чулками на ногах и проточиной на морде. А глаз-то недобрый, голубой, сорочий. Каким образом тут оказался рыцарский боевой конь?

— Забирай. Для наших кобыл он слишком велик, — сказал туат. — Только осторожно, он построже ненниров будет и сильно жеребцует.

— У меня тяжёлая рука. Справлюсь.

Конь попытался цапнуть его за плечо и тут же получил по морде кулаком. Жеребец оценил силу по достоинству и на первое время присмирел. Микаш привязал его подальше от моего мерина и принялся чистить. Конь лупил копытами по скале и точил зубы об загон. Мой мерин удалился от жеребца настолько, насколько позволяла привязь.

— Норовистый, — присвистнула я, когда злобный коняка сверкнул бельмами в сторону Микаша и щёлкнул зубами.

— Нет, просто обнаглевший, — беспечно отмахнулся медведь. — Давно его никто не обламывал. Вот у зареченских коневодов косячные жеребцы были — зверюги почище демонов. А хитрющие! На спину будто заманивают, а как сядешь, понесут так, что только ветер в ушах свистит, а глаза слёзы застят. Один такой всю ночь меня по полям таскал. К небесам взвивался, пополам складывался, чтобы из седла выбить. Только я цепко ногами держался, гриву на пальцы наматывал, круг за кругом закладывал, уже и уже. К рассвету он выдохся, зато после этого был послушней и ласковей дамской левретки.

Туат с уважением смотрел на него, даже жеребец воодушевился, а мне снова хотелось смеяться:

— Хвастун! Это же строки из сказания о зареченских рыцарях. А говорил, что сказок не знаешь.

— Я говорил о бабских сказках на ночь, а это правдивые мужские сказания. Огромная разница! К тому же ты-то любишь сказки. Так что тебе не нравится?

— Я люблю, когда в них верят, а не лгут, чтобы казаться лучше.

— Я не лгал.

— Если бы ты гонял коня всю ночь, на рассвете он бы умер в запале. Может, я и глупая, но не настолько.

Туат отступил от Микаша на шаг и посмотрел с подозрением.

— Может, я преувеличил для красного словца, но не лгал. А с конём справлюсь, — он похлопал жеребца по крупу. Тот подобрался и перестал скалить зубы, приняв серьёзный вид. — Они все успокаиваются после нескольких переходов. Хочешь жить — не будешь силы на пустую злобу тратить.

— Куда ты навострился? Я тебя с собой не беру.

— Куда — неважно. Здесь я оставаться не могу. Это же ты сахарная принцесска, ради тебя они нас терпят, а как уедешь, меня пинком под зад выставят.

— Прекрати, а? Посмотри на меня, я вся в шерсти, тощая, в обносках с чужого плеча. Какая я тебе принцесска?

— Принцесска и в ослиной шкуре принцесска. От неё особым духом пахнет.

— Лишь бы это был не запах отхожего места, — процедила я сквозь зубы.

Микаш недоуменно сдвинул кустистые брови.

Обмен колкостями закончился. Я продолжила счищать с себя шерсть. Микаш поднял переднюю ногу коня и принялся ковыряться в копыте железным крюком. Края копытного рога загнулись кверху тонкими пластинами. Микаш срезал их ножиком и цокнул языком:

— Его ковать надо, иначе он даже одного перехода не выдержит.

Дожидавшийся рядом туат ответил:

— Мы не куём лошадей. Ненниры по снегу босыми ходят, железяки на льду только скользят сильней.

— А подковы хоть есть?

Туат развёл руками.

— Схожу наверх. Может, удастся с кузнецом сговориться. Мне бы только подковы достать, дальше сам справляюсь. К шорнику хорошо бы зайти. Старая подпруга ему коротковата будет.

— Ты в кузнечном и шорном деле разбираешься? И жнец, и швец, и на дуде игрец? Прямо мастер на все руки! — не сдержалась я.

Чего бешусь? Пускай бахвалится и пушит хвост. Мальчишки все такие, что Петрас, что Йорден, боги, даже Вей так делал, чтобы охмурить очередную селяночку. Какая мне разница? Пускай катится своей дорогой!

— Никогда не знаешь, что пригодится в жизни, — пробормотал Микаш на прощание и повёл жеребца следом за туатом.

Через пару дней ко мне снова заглянула Эйтайни.

— Я ворожила тебе на удачу. Завтра можешь отправляться в путь. Неделю будет хорошая погода, а там ты сама справишься, — она протянула мне глиняную чашку с горячим травяным отваром. Я подозрительно глянула на королеву. — Не бойся, это чтобы здоровье и силы в дороге не подвели.

Я села на лавку и принялась греть стынущие ладони о чашку, вдыхая терпкий аромат.