Андрей Красников - Пустошь (СИ)

Ну и еще штуки три есть, но не такие стабильные, так что ими вообще никто не пользуется, если в здравом уме.

А меня вот, получается, забросило в самую недоступную часть Пустоши. Одно время, лет сто назад, попытки сюда залезть предпринимались чуть ли не каждый день. Со всех сторон народ приходил, с чего-то решив, что именно здесь находятся спрятанные сокровища разрушенной страны. Может быть, так и есть – никто проверить не смог. Слишком уж отвесно вздымаются к небу края плато – как ни цепляйся, все равно, рано или поздно, навернешься вниз. А лететь до земли можно очень долго.

Я опять поболтал ногами над пропастью, задумчиво рассматривая проплывающие практически над моей головой облака.

Вот и получается, что уже полтораста лет плато стоит нетронутое. Люди здесь, наверное, побывали – раз уж меня закинуло, то и других могло. Но вот спуститься обратно ни у кого так и не вышло. И в итоге я даже не представляю, что здесь может быть. Какие опасности или, наоборот, приятные открытия.

Впрочем, не исключено, что здесь вообще никого и ничего нет. Кроме птиц – я приметил среди облаков несколько жирных кружащихся точек. В любом случае, прямо сейчас нужно было решать, что мне теперь делать и куда идти. Находился я на южном краю плато – солнце недвусмысленно намекало на это. Что располагается в центре – неизвестно, значит, туда идти довольно глупо, разве что совсем от отчаяния. На нашем полуострове лучший способ выжить – это не соваться в неизвестные места. На что мне действительно можно ориентироваться – так это на небольшой водопад, который расположен на восточном краю плато, неподалеку от Каххара и Орлиного Утеса. Вода – это жизнь, особенно с учетом того, что у меня ее запасов опять не осталось. Это уже начало утомлять – в дикой Пустоши оказалось очень сложно раздобыть какую-нибудь емкость, а, пока ее у меня не было, приходилось жить буквально от водопоя до водопоя.

Идти до водопада мне в самом худшем случае миль сто. С учетом того, сколько я хожу в последнее время, – сущие пустяки. Тем более, что нога чувствовала себя на удивление хорошо. Не иначе, как прокачка энергии действительно действовала как лекарство. Надо будет еще с плечом такой трюк провернуть – я дотронулся пальцем до пропитанной кровью повязки и поморщился от боли.

Итак, предстоит сделать новый переход по незнакомым краям. Несколько минут я честно пытался вспомнить еще что-нибудь о плато. Но ничего больше не вспоминалось – забраться наверх нельзя, на востоке есть небольшой водопад, все, информация исчерпана.

Ладно, значит, идем на восток. Поднявшись и посмотрев еще разок на далекую землю внизу, я поудобнее пристроил за плечами заметно полегчавший рюкзак, а затем отправился в путь.

Дорога по краю плато, если ее можно так назвать, по сравнению с ходьбой по пескам была просто чудесной. Я спокойно топал по ровной, как стол, поверхности, иногда, развлекаясь, кидал камешки с обрыва, рассматривал окрестности и считал черные точки над головой. Их потихоньку становилось все больше. Не сказать, что меня это как-то особо волновало, но на небо я все же иногда посматривал с опаской.

Шел неторопливо, так что к вечеру одолел, наверное, миль двадцать, не больше. Местность на краю оставалась все такой же ровной и пустынной, но со стороны центра плато, милях в двух от обрыва, теперь виднелись нагромождения скал, кое-где покрытых зеленью и даже деревьями. Пока что идти в ту сторону не очень хотелось – я понятия не имел, что там может быть, кроме этой самой зелени, а заниматься исследованиями маня как-то не очень тянуло.

Сверху в очередной раз прозвучал пронзительный крик, заставивший меня вздрогнуть и поднять голову.

В небе все так же кружили птицы. Но, если раньше они летали где-то высоко среди облаков, то сейчас заметно снизились. И количество их в очередной раз увеличилось.

У меня появилось ощущение, что я упускаю что-то очень важное. Прямо-таки жизненно важное. Стервятники у нас, в районе Хрустального, попадались повсеместно, были трусливыми и никогда не считались чем-то, достойным внимания. Но сейчас они вели себя необычно, неправильно. А в Пустоши, если что-то идет не так, как полагается, то это однозначное предупреждение об опасности.

Появилось и начало стремительно разрастаться нехорошее предчувствие.

Еще раз глянув вверх, я решительно свернул в сторону скал. С неба донесся хор возмущенных воплей и птицы спустились еще немного ниже. Я ускорил шаг, втянув голову в плечи и снова начиная чувствовать все свои раны.

Совсем рядом на землю шлепнулась увесистая лепешка вонючего помета, заставив меня переместить рюкзак на голову и еще больше ускорить шаг.

Когда я добрался до скал, тени уже заметно удлинились, обещая скорое наступление сумерек. И на стервятников, в отличие от всех нормальных птиц, приближение темноты подействовало весьма бодряще – упитанные туши теперь носились всего в десятке локтей надо мной, непрестанно крича и поливая все внизу пометом. Гнусные твари. От рюкзака уже шла такая вонь, что я всерьез задумался о том, чтобы его выбросить. Останавливало только понимание того факта, что без него весь помет будет прилетать сразу в меня.

Спрятаться среди камней мне удалось далеко не сразу. Да и сами скалы оказались лишь небольшой каменистой грядой, выступающей над плоской поверхностью плато максимум на три-четыре человеческих роста. Куски гранита, причудливо торчащие из земли, позволяли иногда на время скрыться от птиц, но те все равно быстро находили меня, продолжая угрожающе вопить и кружиться над головой. Спустя двадцать минут петляний между камнями и редкими деревьями я окончательно понял, что, пока не отыщу какую-нибудь нору или пещеру, эти твари от меня не отстанут.

А пещера находиться не собиралась. Я целенаправленно прочесывал гряду, имеющую ширину всего-то шагов в сто, ходя от одного края до другого и периодически ругаясь на пернатых, но ничего подходящего видно не было.

Стервятники, тем временем, начали аккуратно присаживаться на камни и землю вокруг меня, продолжая покрикивать, щелкать здоровенными клювами и смотреть на меня блестящими голодными глазами. А когда я уходил от них в сторону, вразвалочку топали следом. Этак вальяжно и самоуверенно.

– Кыш! – я попробовал напугать ближайшего, топнув ногой и махнув здоровой рукой. Птица, отскочив на шажок, завопила в ответ, захлопала крыльями и, раззявив устрашающий клюв, бочком вернулась на прежнее место. А вот я отошел и не вернулся. Смелости с наступлением вечера у птиц стало больше, а у меня – меньше.

В конце концов, я нашел не пещеру, а лежащее на земле высохшее деревце. После чего, время от времени делая угрожающие жесты в сторону преследователей, оттащил его к двум камням, образующим небольшой закуток. Птицы заволновались – появление преграды явно не входило в их планы. Я же, орудуя ножом, как мог быстро принялся обрубать ветки, стараясь оставлять торчащие острые щепки.