Стивен Кинг - Стрелок

— Я здесь, стрелок. Мне просто не нравится, когда ты подходишь так близко. Ты разговариваешь во сне. — Он хохотнул.

Стрелок, пошатываясь, поднялся на колени и обернулся. От костра остались лишь красные мерцающие угольки, серый пепел и знакомый ничтожный узор от сгоревших дров. Человек в чёрном сидел у кострища и, неприятно причмокивая губами, доедал жирные остатки крольчатины.

— А ты хорошо держался, — заметил он. — Вот, скажем, твоему отцу я ничего этого, не показывал. Он бы вернулся не в своём уме.

— Что это было? — спросил стрелок. Его голос дрожал, и слова прозвучали невнятно. Он чувствовал: если сейчас попытается встать, ничего у него не выйдет.

— Вселенная, — небрежно проговорил человек в чёрном, потом смачно рыгнул и швырнул кроличьи кости в костёр. Они блеснули среди углей и тут же почернели. Ветер над чашей голгофы стенал и стонал.

— Вселенная? — тупо переспросил стрелок. Слово было ему незнакомо. И сперва он подумал, что человек в чёрном говорил в поэтическом смысле.

— Тебе нужна Башня, — сказал человек в чёрном, и это прозвучало как вопрос.

— Да.

— Но ты её не получишь, — сказал человек в чёрном и улыбнулся жестокой улыбкой. — Великим нет дела до твоей души, Роланд. Заложишь ты её или сразу же запродашь — им всё равно. Я знаю, как близко она подтолкнула тебя к самому краю пропасти. Башня убьёт тебя, когда вас будет ещё разделять полмира.

— Ты ничего обо мне не знаешь, — спокойно проговорил стрелок, и улыбка на губах человека в чёрном поблёкла.

— Я сделал твоего отца тем, кем он был. И я же его уничтожил, — угрюмо выговорил человек в чёрном. — Я пришёл к твоей матери как Мартен — ты всегда это подозревал, я не прав? — и взял её. Она согнулась подо мной, как ива… хотя (может быть, это тебя утешит) всё-таки не сломалась. Но как бы там ни было, всё это было предрешено. И всё было так, как и должно было быть. Я — последний из ставленников того, кто правит теперь Тёмной Башней, и Земля перешла в алую руку этого короля.

— В алую руку? Почему она алая?

— Давай не будем. Сейчас речь не о нём. Хотя, если ты будешь упрям и настойчив, ты узнаешь и больше. Только тебе не понравится, что ты узнаешь. То, что ранило тебя один раз, ранит и во второй. Это не начало. Это начало конца. Тебе бы стоило это запомнить… но ты всё равно никогда не запомнишь.

— Я не понимаю.

— Правильно. Не понимаешь. И никогда не понимал. И никогда не поймёшь. У тебя нет ни грана воображения. И в этом смысле ты слепой.

— Что я видел? — спросил стрелок. — В самом конце. Что это было?

— А что там было?

Стрелок, задумавшись, замолчал. Его рука потянулась к кисету, но табак давно кончился. Человек в чёрном, однако, не предложил пополнить его запасы каким-нибудь колдовским способом: ни с помощью чёрной, ни с помощью белой магии. Может, потом он найдёт что-нибудь в рюкзаке, но сейчас это «потом» казалось таким далёким.

— Был свет, — наконец проговорил стрелок. — Яркий свет. Белый. А потом… — Он запнулся и уставился на человека в чёрном. Тот весь подался вперёд, и на лице у него отразилось совершенно несвойственное ему чувство, слишком явное, чтобы его можно было скрывать или же отрицать: удивление. Или даже благоговение. Хотя, может быть, это одно и то же.

— Ты не знаешь, — улыбнулся стрелок. — О великий волшебник и чародей, воскрешающий мёртвых. Ты не знаешь. Ты шарлатан!

— Я знаю, — сказал человек в чёрном. — Я только не знаю… что.

— Белый свет, — повторил стрелок. — А потом: травинка. Одна-единственная травинка, но она заполнила собой всё. А я был такой крошечный. Как пылинка.

— Травинка. — Человек в чёрном закрыл глаза. Его лицо вдруг как-то сразу осунулось и казалось теперь измождённым. — Травинка. Ты уверен?

— Да. — Стрелок нахмурился. — Только она была красной.

— А теперь слушай меня, Роланд, сын Стивена. Ты будешь слушать?

— Да.

И человек в чёрном заговорил.

Вселенная (сказал он) есть Великое Всё, и она преподносит нам парадоксы, недоступные пониманию ограниченного, конечного разума. Как живой разум не может осмыслить суть разума неживого — хотя он полагает, что может, — так и разум конечный не может постичь бесконечность.

Тот прозаический факт, что Вселенная существует, уже сам по себе разбивает всякие доводы как прагматиков, так и романтиков. Было время, ещё за сотни человеческих поколений до того, как мир сдвинулся с места, когда человечество достигло таких высот технических и научных свершений, что всё же сумело отколупнуть несколько каменных щепок от великого столпа реальности. Но даже тогда ложный свет науки (или, если угодно, знания) засиял только в нескольких, очень немногих, высокоразвитых странах. Одна компания (или клика) была в этом смысле ведущей: она называлась «Северный Центр позитроники». И, однако же, вопреки всем имевшимся в их распоряжении научно-техническим данным, которых было великое множество, число истинных прозрений было поразительно малым.

— Наши предки, стрелок, победили болезнь, от которой тело гниёт заживо, они называли её раком, почти преодолели старение, ходили по Луне…

— Этому я не верю, — сказал стрелок, на что человек в чёрном лишь улыбнулся:

— Ну и не надо. И тем не менее это так. Они создали или открыли ещё сотни других замечательных штук. Однако всё это обилие информации не принесло никакого глубинного проникновения в первоосновы. Никто не слагал торжественных од в честь искусственного оплодотворения — когда женщина зачинает от замороженной спермы — и самоходным машинам, работающим на энергии, взятой от солнца. Очень немногие — если вообще таковые были — сумели постичь главный Принцип Реальности: новые знания всегда ведут к новым тайнам, к тайнам, ещё более удивительным. Чем больше психологи узнавали о способностях мозга, тем напряжённее и отчаяннее становились поиски души, существование которой рассматривалось как факт сомнительный, но всё-таки вероятный. Ты понимаешь? Конечно, ты не понимаешь. Ты уже исчерпал все свои способности к пониманию. Но это не важно.

— А что тогда важно?

— Величайшая тайна Вселенной не жизнь, а размер. Размером определяется жизнь, заключает её в себе, а его, в свою очередь, заключает в себе Башня. Ребёнок, который открыт навстречу всему чудесному, говорит: «Папа, а что там — за небом?» И отец отвечает: «Темнота и космическое пространство». Ребёнок: «А что за ними?» Отец: «Галактика». — «А за галактикой?» — «Другая галактика». — «А за всеми другими галактиками?» И отец отвечает: «Этого никто не знает».

Ты понимаешь? Размер торжествует над нами. Для рыбы вселенная — это озеро, в котором она живёт. Что думает рыба, когда её выдернут, подцепив за губу, сквозь серебристую границу привычного существования в другую, новую вселенную, где воздух для неё — убийца, а свет — голубое безумие? Где какие-то двуногие великаны без жабр суют её в душную коробку и, покрыв мокрой травой, оставляют там умирать?