Оксана Чекменёва - Никогда не спорь с судьбой (СИ)

Меня позабавило выражение, с которым Эдвард рассказывал мне о реакции парней на меня – это была смесь ревности и гордости. Он мной гордился, даже ревнуя. И ревновал, не имея к этому никаких оснований. Что бы там ни думали обо мне остальные мужчины на планете, это не меняло того факта, что для меня никого другого, кроме Эдварда, не существует.

Через пару недель школьной жизни, я готова была лезть на стену от скуки. Образно говоря, поскольку лезть на стену было для меня обыденным занятием, как для людей – подниматься по ступенькам лестницы. Но я не знаю, как ещё описать моё состояние. Казалось, что я вся чешусь от нетерпения поскорее покинуть здание школы, которое Эдвард очень метко окрестил «чистилищем». Как только Каллены всё это терпят десятилетиями? Стало немного легче, когда Эдвард подарил мне маленький приёмник на батарейках. Я включала его на минимальную громкость, которую человеческое ухо уловить практически не могло, клала в сумку и слушала на уроках. Музыка разгоняла скуку и не мешала следить за учителем, который в любой момент мог обратиться ко мне с вопросом. Жаль, что я не могла воспользоваться МП3-плеером, тоже презентом Эдварда – с «детских» подарков он переключился на «взрослые», – ведь он закачал туда все наши с ним любимые мелодии. Но сидеть на уроке в наушниках было бы слишком вызывающе, я на такое не решалась, в отличие от некоторых других учеников.

А самым любимым временем в школе для меня была большая перемена, на которой мы всей толпой ходили в столовую. Отдых от уроков, долгожданная и обильная еда, а так же общение с братьями и сёстрами, делали это время самым лучшим в первой половине дня. Как я узнала из их рассказов, раньше Каллены просто молча сидели за своим столом в самом дальнем углу столовой, лишь слегка изображая процесс поглощения пищи, а порой не заморачиваясь и этим. Я удивилась, как же никто раньше не заметил, что они совсем не едят? В конце концов, можно было потихоньку убирать часть еды в карманы, например, а потом выбрасывать, когда никто не видит. Но Эдвард объяснил, что школьники практически никогда не наблюдают за Калленами достаточно пристально, чтобы заметить эту странность. Люди бросали на них взгляды, слишком короткие, чтобы заметить что-то ещё, кроме неземной красоты, и сразу же отводили глаза, не понимая, почему сторонятся Калленов, но, тем не менее, делая это. Ладно, с моим появлением проблема еды была решена. Мой нечеловеческий аппетит служил для всех прекрасной маскировкой. Да и само моё присутствие за столом вносило нотку оживления. Сами собой возникали разговоры, на случай, если кто-то нас услышит – вполне безобидные. Но молчания за столом почти не было.

К новой фамилии я привыкла довольно быстро, тем более что старалась больше не отвлекаться. На уроках я всегда отвечала правильно, все домашние задания выполняла качественно и в срок, с лабораторными тоже справлялась легко – в общем, быстро заслужила репутацию ботаника. Впрочем, это никого особо не удивило. В школе давно привыкли, что дети Калленов знают и умеют едва ли не больше учителей. Среди преподавателей бытовало мнение, что родители усиленно занимаются с детьми, а теперь и со мной, на дому, поэтому мы все такие умные. Что ж, неплохая версия, пусть и дальше так думают.

Вечера мы проводили с Эдвардом. Или всей семьёй, но всё равно мы были рядом. Мы вообще были практически неразлучны, обычно не расставаясь больше чем на несколько минут. Было только два исключения: уроки и охота. И если с первым я ничего поделать не могла, то второе я попыталась изменить. Я вновь попробовала осторожно уговорить Эдварда брать меня с собой, тем более что с наступлением учебного года дальние походы прекратились. Каллены в основном довольствовались тем, что могли поймать неподалёку, в радиусе нескольких десятков километров, таким образом, вся охота занимала не более пары часов. Правда, приходилось довольствоваться оленями и лосями, а они были, по словам вампиров, совсем невкусными, в отличие от хищников, зато всегда под рукой и в большом количестве. Но даже на такую короткую охоту Эдвард отказывался меня брать. Всё ещё не хотел, чтобы я увидела его таким, каким он бывает, когда нападает на животных. Хищником. Чудовищем. Монстром. Мне так и не удалось его переубедить, что для меня он всегда самый лучший. В конце концов, я оставила эти попытки – понимала, что это его больное место. Но даже короткие часы разлуки давались мне очень тяжело.

В целом дни шли спокойно и размеренно. Лишь однажды монотонное течение жизни было нарушено. Первой заволновалась Элис, с первой же нашей встречи взявшая на себя обязанности моей няньки, и с тех пор тщательно следившая, чтобы у меня было под рукой всё необходимое. И именно она обратила внимание на то, что прокладки, лежавшие всё это время в моём шкафчике с разными туалетными принадлежностями, так мне ни разу и не понадобились, хотя я прожила у Калленов уже почти два месяца. И что бы это понять, ей даже не пришлось заглядывать в шкафчик, – такое «событие» не пропустил бы ни один вампир.

Она обсудила это с Карлайлом, а потом они вдвоём поговорили со мной. Сначала у них возникло предположение о моей возможной беременности – никто же не знал, что за жизнь у меня была до того, как я свалилась Калленам на голову. Исследование моей крови ничего не показало, так же, как и стандартные аптечные тесты на беременность, за которыми Элис сгоняла в Порт-Анжелес, чтобы не светиться с такими покупками в аптеке Форкса. Но отрицательный результат ничего не значил – в конце концов, все эти тесты рассчитаны на людей, а я человеком не была, хотя им и выглядела. Тогда Карлайл отвёз меня в клинику, где работал, и провёл более тщательное исследование. Компьютерная томография показала следующее: во-первых, я абсолютно точно не была беременна, во-вторых, я вообще всё ещё оставалась девственницей. В-третьих, все мои внутренние органы были совершенно здоровыми, практически идеальными – что сюрпризом ни для кого не стало. Ну а в-четвёртых – все мои органы были полностью сформировавшимися, «взрослыми», так что списать всё на «позднее развитие» так же не получалось. Единственный вывод, который можно было из всего этого сделать – я, как и вампиры, тоже была бесплодной.

Как ни странно, меня эта мысль совсем не огорчила. Все мне сочувствовали, а я мысленно пожимала плечами. Какая разница, могу я иметь детей или нет, если этого не может Эдвард? Я люблю вампира, я связана с ним навеки, и если детей не будет у него, то их не будет и у меня, независимо от того, могу ли я их иметь или нет. В каком-то смысле это даже облегчало ситуацию. Это избавляло Эдварда от возможных мучений от того, что связь с ним лишит меня этого важного аспекта в жизни любой женщины – материнства. Видя, как страдает Розали от невозможности иметь ребёнка, он мог бы усомниться в правильности того, что подарила нам судьба: нашей встречи, нашей любви. Теперь все эти сомненья, будущие или уже существующие, хотя и тщательно скрываемые, отпадут сами собой.