Гай Кей - Дети земли и неба

Отчасти поэтому империя османов обычно находилась в состоянии войны. И, несомненно, именно поэтому новый калиф всегда приказывал удавить своих детей и любого члена семьи, обладающего сильной волей. Традиции рождаются не без оснований.

В жизни Гурчу все это произошло за много лет до того, как Йозеф стал членом Двора Безмолвия, не говоря уже о должности великого визиря. Гурчу Разрушитель правил уже тридцать лет. Он редко выказывал признаки слабости, а два его уцелевших сына (которые ненавидели друг друга по понятной причине, плюс еще по нескольким) вели себя крайне осторожно — чаще всего.

Сам визирь стоял и ждал его, чтобы поприветствовать, у ворот из золота и серебра, ведущих во внутренний двор. Он был одет в черные одежды с ярко-красным поясом и шляпой. Перо поклонился, потом еще раз, как его учили кланяться — даже киндату.

Когда он выпрямился, то за спиной у визиря увидел сад, отгороженный стеной с калиткой. Визирь оказался худым мужчиной с длинной бородой, с мрачным лицом, близко посаженными глазами и внимательным взглядом. Он был еще не стар, борода была черная. Перо подумал, что такое лицо он бы нарисовал углем, или изобразил красками на портрете. Интересно, будет ли проступком сделать это в своем альбоме для набросков.

Ладони у него взмокли. Он вытер их о тунику, надеясь, что тот не заметит, потом решил, что, конечно, заметит.

— Вы понимаете, какую честь вам оказали? — спросил визирь на тракезийском языке, не здороваясь. Голос у него был низкий и звучный. Вместе с ним художника ждали еще три чиновника и четверо Джанни, охраняющие ворота.

Перо кивнул:

— Понимаю, мой господин, — кажется, с его голосом все в порядке.

Визирь произнес, будто прочел эту мысль:

— Вы также понимаете, что за этими воротами вы не должны произносить ни слова, — он улыбнулся без всякого веселья. — Не зря это место носит название «Двор Безмолвия».

Перо ждал этого момента, он лежал без сна по ночам из страха перед ним.

— Это невозможно, — твердо произнес он.

Возникло замешательство. Один из стражников медленно повернул голову и уставился на Перо. Блондин со светлыми глазами убийцы, очень высокий.

Выражение лица визиря не изменилось. Он быстро дотронулся до своей бороды. Сказал:

— Боюсь, вы не поняли, это правило не подлежит изменению. Калиф, вечно благословенный, не разрешает никаких разговоров в этих садах и комнатах.

Глубокий вдох.

— Тогда я не могу писать его портрет в этих садах и комнатах, — сказал Перо Виллани из Серессы. — Если вы не пожелаете, чтобы я жестами объяснял ему, как ему следует сесть, или двигаться, или держать голову. Или при помощи собственных рук придавал определенное положение его телу, чего я бы не стал делать.

— Вы бы поплатились жизнью, если бы сделали это, да, — ответил визирь. — И даже если бы приблизились к нему, сойдя с того места, где вам прикажут стоять.

Перо покачал головой. Он очень боялся. «Человек может умереть столькими разными способами», — подумал он. В родном доме или вдали от него, известным или неизвестным образом, в молодости или в старости, тихо, в своей постели или насильственной смертью.

— Это также делает мою задачу невозможной, мой господин. Я должен сам решить, где мне стоять, и обсуждать с калифом, где он будет находиться.

Все-таки визирь способен растеряться. Он всего лишь приподнял голову, но растерянность была заметна. «Художники тоже могут быть наблюдательными», — подумал Перо. И прославились тем, что с ними трудно иметь дело. Он вспоминал Совет Двенадцати в ту ночь: он тоже проявил там безрассудство. Что же такое с ним происходит в подобных ситуациях?

Теперь чиновники открыто уставились на него. Стражники, казалось, готовы — даже можно сказать, что им не терпится, — пустить в ход свое оружие и прикончить джадита на месте, покончить с этим безумием.

К несчастью, как бы они этого ни желали, это безумие — хотя его никто не смел так назвать — исходило от Великого Калифа Гурчу. Который заявил о своем желании и послал за художником, чтобы тот это желание исполнил.

Перо сказал:

— Либо портрет будет написан в нашей манере, как от нас требуют, либо он не может быть написан. Я удовлетворюсь тем, что передам свое огромное почтение калифу, через вас, и вернусь домой. Путешествие было интересным. Но я не соглашусь на меньшее, чем сделать свою работу самым лучшим образом, это покрыло бы меня позором. Такая работа требует, чтобы определенные условия соблюдались так же, как и в случае создания всех портретов.

— И какие это условия? — голос визиря звучал сдержанно.

— Я должен иметь возможность оценить свет и обстановку в выбранной комнате, и перемещать или дополнять эти элементы — шторы на окнах, настенные ткани, кресло, возможно, трон. Я должен иметь возможность просить, чтобы изображаемое лицо принимало разные позы, и чтобы мы могли, вместе, решить, какая поза больше всего подходит для работы.

— Вы собираетесь что-то решать вместе с калифом?

— Да, вместе с ним. Некоторые художники самонадеянны и решают это сами. Но для меня желания заказчика имеют первостепенную важность. Я должен знать, каковы эти желания, и советовать, как художник, что можно и чего нельзя сделать, чтобы их удовлетворить, — Перо смотрел на визиря, в его глаза под приспущенными веками. — Я буду делать то же самое когда вернусь домой, во время работы над портретом герцога Серессы, который украсит палату Совета во дворце. Именно так, господин визирь, мы поступаем, чтобы удовлетворить заказчика и оказать честь нашему искусству. Никого никогда не заставляют заказывать свой портрет. Разве только, возможно, в том случае, если по желанию родителей пишут портрет ребенка.

Воцарилось молчание. Солнце только вставало, было раннее утро.

— Вы подождете здесь, — сказал великий визирь.

Он повернулся. Стражник отпер и распахнул ворота, визирь вошел в них. Ворота закрыли и заперли. Они были великолепны. Переплетение серебра и золота, со звездами.

Перо ждал среди людей, которые — он ясно это понимал — с радостью увидели бы его мертвым.

Теперь он был совершенно спокоен.

Ему пришлют евнуха. Пожилого человека, давно состоящего на службе, имеющего все привилегии — он должен быть таким, поскольку ему разрешалось разговаривать.

Перо будет говорить шепотом — только в случае крайней необходимости, и как можно деликатнее — на ухо этому человеку, который пройдет по комнате и шепотом передаст сказанные слова (будем надеяться!) великому калифу народа османов.

Таким образом, можно будет сделать так, чтобы калиф слегка повернул тело или лицо влево или вправо, или чуть приподнял свою великую голову, чтобы свет упал на нее по-другому.