Андрей Васильев - Снисхождение. Том 2

— Спасибо — лучезарно улыбнулась наша переводчица, которая, сдается мне, так до конца и не поняла, что имела все шансы больше никогда не увидеть своего дома — Все было необычно, но очень интересно. Жалко только, что с Мариной Александровной я так и не поговорила. Когда увидите ее, попросите мне позвонить, хорошо? А то я ее набираю, а она все недоступна.

— Хорошо — пообещал я — Как только увижу — непременно попрошу. А ты, Танюша, в следующий раз все-таки поосторожней выбирай нанимателей. И предоплату процентов восемьдесят проси, на всякий случай. Люди, они разные бывают.

На том мы и расстались. Надеюсь, что мы правы, и скоро все случившееся будет ей казаться не более чем забавной поездкой со странноватыми попутчиками.

В результате в «Радеон» мы попали уже совсем уже вечером, но и то хорошо, поскольку был шанс вовсе до него не доехать. Просто Валяев порывался в ресторан заехать, отпраздновать возвращение, и если бы он нас уломал, то фиг бы мы быстро оттуда выбрались.

В лифте, когда я поднимался на свой этаж, меня, наконец, отпустило. Как обычно и бывает в таких случаях, на секунду стало тяжело дышать, а потом навалилась дикая усталость из разряда «добрести бы до кровати». Чуть сумку, которую я все-таки не забыл захватить из машины, не выронил из рук.

Вот такой у меня механизм внутренней защиты при стрессах. Как говорится — у кого что.

Мне он всегда видится как некая пружина, которая в ситуации повышенного риска сжимается у меня внутри и аккумулирует все силы, все резервы организма. Понятно, что это не более чем посредственное сравнение, но вот так мне кажется.

Ну, а когда все заканчивается, пружина разжимается и за этим следует слабость и усталость. Резервы организма — они не безграничны. Как и нервные клетки, которые еще и не восстанавливаются.

Нет, вообще я стрессоустойчив, при моей профессии по-другому нельзя. Больше скажу — в иных переделках даже пытаюсь помочь другим людям, хотя, что греха таить, не всегда. По ситуации, скажем так.

Знаете, как это бывает — когда приходит большая напасть, все реагируют по-разному.

Какие-то люди сразу говорят:

— Ну, все пропало, теперь нам конец.

Они, эти люди, опускают руки и ждут, куда именно вырулит ситуация, выискивают, на кого можно потом будет свалить все беды и запасаются документами, подтверждающими, что они тут ни при чем, что виноват во всем кто-то другой и даже свидетелями этого. Иногда еще уходят в кратковременный или даже затяжной запой, мол — слаб человек, не всегда может с собой совладать.

Есть другие люди, они из тех, кто не отступает перед стихией, они встречают напасти с высоко поднятой головой, пытаются всех спасти, берут ответственность за происходящее на себя, и призывают к тому, чтобы детей и стариков выводили из горящего здания первыми. Это достойные люди, я их уважаю, жалко только, что за все свои труды они в лучшем случае получают красивый гранитный памятник на кладбище средней престижности. И то, если повезет. А так обычно им и этого не перепадает. Инфаркт там или медальку — это запросто, но чего-то посерьезнее — это нет. Такие люди верят делам, а не бумагам, а решают дело в итоге именно последние. И по ним, по бумагам, выходит так, что спасли всех как раз те, которые в начале орал: «Все пропало». Им и достаются лавры, статьи в журналах, и телеинтервью с юными тонконогими ведущими в коротких юбках.

Я же не из тех, и не из других. Беды я привык встречать спокойно, но, как и было сказано, при этом осознаю, что в одиночку спасаться куда проще. Ну, или малым числом.

Отчаянно зевая, я выполз из лифта и увидел за стойкой Лику.

— Привет — сказал ей я, расстегивая пуховик — Давно не встречались.

— Временно работала на других этажах — пояснила девушка — Мной как-то резко заинтересовалась служба безопасности, потом кадровики тестами мучали…

— О как — почесал затылок я — Слушай, наверное, в этом есть моя вина. Упоминал я про тебя в разговорах, готовил почву для карьерного роста.

— Так я без претензий — заулыбалась Лика — Ну, помурыжили, зато теперь зарплату прибавили и дали понять, что этот самый не за горами.

— Он мог случиться уже давно — напомнил я ей — Без всякой маеты. Сама отказалась.

— У меня есть цель, и я к ней иду — Лика поправила косынку на шее — И вы дали слово, так что я жду его выполнения.

— Раз дал — сдержу — подавил зевок я — Если у самого что воспоследует. Ладно, я спать. Устал как собака.

Вика еще бодрствовала. Она крайне удивилась, увидев меня, но при этом было заметно, что кроме удивления имеет место быть и радость, причем — искренняя. Это было приятно. Вообще, хорошо, когда тебя дома ждут и когда тебе рады, я это только сейчас неожиданно для себя понял. До того меня дома только пыль ждала, а у нее с эмоциями туго.

Вика задавала какие-то вопросы, радовалась немудреным сувенирам, что я ей купил, и даже ругалась, поняв, что сумку с вещами я то ли с собой вовсе не брал, то ли даже не открывал. Она там, оказывается, меточку установила на молнии.

А я сидел, слушал и думал, что поездка все-таки была ой-ой-ой. В романах среднего пошиба обычно пишут, что такие приключения во многом меняют личность героя. Ну, во мне лично ничего не изменилось, годы мои не те, чтобы трансформироваться как сущность. Но вот расстановка фигур на доске и мое личное местоположение на ней — это да, тут все опять перемешалось. Не то, чтобы кардинально, но тем не менее. И с этим надо что-то делать.

А потом я уснул, будто и не было нескольких часов сна в самолете, не допив чай и не сходив в душ. Я же говорю — разжалась пружина.

Можете считать меня бездуховным и бессердечным, но в последующие несколько дней я совершенно не думал о том, что видел и слышал в Праге. Да и над чем там особо размышлять? По поводу ночного мероприятия я уже все что мог, то прикинул в голове, по поводу Марины… Смысл думать о том, что не изменишь? Жалко ее. Красивая была. Со своими — добрая. Умная. Последнее ее и сгубило. Это — и жажда власти. И на этом — все.

Впрочем, вру. Разговор со Стариком я в голове несколько прогнал туда-сюда, постаравшись восстановить его до слова, до малейшей интонации. В этой беседе, сдается мне, каждая деталь значима.

Кое-какие выводы я сделал, но, как это ни печально, поделиться ними ни с кем не мог. Жаль. Когда ты мысли проговариваешь вслух, иногда обнаруживаешь в них элементарные ошибки. Собеседник — это вообще великое дело, особенно если он умеет слушать и думать. Причем первое мне всегда казалось более важным, чем второе.

Вот только мне с кем о Старике говорить? С Викой? С Зиминым? С Валяевым? Или с Азовым?

Его, кстати, я встретил в понедельник утром, там, где менее всего ожидал увидеть.

Это случилось в Шереметьево, куда мы с Викой приехали встречать моих стариков. Прибыли мы с запасом, как это водится у женщин, когда они берут власть в свои руки. Исходя из соображения: «А вдруг они прилетят раньше?» Вика приперлась в аэропорт за полчаса до посадки нужного нам рейса, и тут же заявила, что очень рада этому обстоятельству. Мол, она давно хотела посмотреть, как оно здесь все обустроено. Она же, в отличии от меня, по заграницам не мотается туда-сюда, она работает, обеспечивает уют и создает некий фундамент. Что значит, для чего фундамент? Для того!