Дмитрий Емец - Шныр. Седло для дракона

Мысль про Насту обрадовала Гамова. Он свистнул, ускоряя Аля, но и следя, чтобы гиела не устала. Аль был в настроении. Это выражалось в том, что он часто менял направление полета и щелкал зубами на пролетавшую птицу.

«Хорошо ему! – позавидовал Гамов. – Вот он мчится, он рад, а ведь даже не знает, куда мы летим! И абсолютно все равно ему. Разверни я его в противоположную сторону – он полетит с таким же удовольствием!.. Решено! Буду как Аль! Только он одиночка, а я буду с Настой… Или с Риной? Нет, все же с Настой! Насту саму понимать надо, а Рина будет лезть понимать меня. Зачем мне такое мозгокрутство?»

Дубну Гамов пролетел, держась в облаках, и снизился уже над каналом. Он скользил над водой начиная от переправы и до огромного Ленина на берегу и старательно всматривался. Вода блестела от солнца, слепила. Он поменял очки, выставил фильтр на предельный, но лучше не стало. Гамов начал уже внутренне капризничать, что вот его, великого, в общем-то, человека, заставляют заниматься чушью, как вдруг увидел темный силуэт, скользнувший в воде.

«Рыба? Нет, слишком большая! Человек? Нет, не похож!»

Аль, успевший пронестись мимо, мгновенно сообразил, чего от него хотят, и с азартом бросился выслеживать. Темный силуэт к тому времени уже скрылся. Гамов напрасно кружил над местом, где видел его в последний раз. Он почти уже решил, что ничего не найдет, как вдруг выше по течению из воды высунулась усатая директорская физиономия и, фыркнув, уставилась на Га – мова.

Тот оцепенел – так неожиданно все произошло. Стараясь лучше разглядеть, откинулся назад. В тот же миг Аль, издав хрипящий звук, высоко закинул правое крыло и, вспоров им воздух, страстно ринулся в атаку. Гамов, сидевший неудобно и не ожидавший рывка, попытался вцепиться в луку седла, но не успел. Мир кратко завертелся, и, не удержавшись на спине гиелы, принц красоты, модель, скрипач, поэт и гимнаст сделал самое позорное, чего сам от себя не ожидал: свалился. Перед тем как шлепнуться в воду, он успел еще увидеть мелькнувшее над ним крыло с розовыми перепонками.

Упав в канал, Гамов свистнул, подзывая Аля, но тот в азарте погони не услышал. Тогда Гамов попытался доплыть до берега, до которого было близко, но не сумел. Тяжелая защита потянула его на дно. Хорошо плававший, он лихорадочно работал руками и ногами, сопротивлялся, но защита влекла его вниз. Успев каким-то чудом зачерпнуть легкими воздух, Гамов понял, что утонет, если не сбросит с себя все тяжелое. Стал срывать ботинки. Бесполезно: слишком хорошо зашнурованы и голенища высокие. Стал сдергивать нагрудные пластины, но они были застегнуты на спине.

Гамов запутался, выбирая из трех вариантов: либо снимать ботинки, либо любой ценой избавляться от защиты, либо, цепляясь за камни на дне, попытаться дотащиться до мели, где можно будет сделать вдох. Будь у него один вариант, он бы, возможно, выкарабкался, но три варианта сбивали с толку. Он то дергал защиту, то пытался разрезать шнурки, то хватался за камни. Воздух заканчивался. Гамов в последний раз рванулся и, уступая черноте, пошел ко дну.

Очнулся он на берегу. Лежал на животе на песочке и откашливал воду. Едва сознание включилось, Гамов вскочил и, дико озираясь, попытался нашарить шнеппер. Увы, шнеппер, сумка, защита – все куда-то исчезло. На нем были лишь трусы и ботинок на правой ноге.

Шагах в пяти от Гамова, у самой воды, готовая каждую секунду прыгнуть в нее и исчезнуть, стояла светловолосая девушка в гидрокостюме и насмешливо смотрела на него.

– Вот, Амфибрахий! – говорила она кому-то. – Мы спасаем утопающих мелким оптом! Ну разве я не ангел после этого?

В канале что-то фыркнуло, соглашаясь с ней.

– Ну да, – продолжала девушка. – Ты намекаешь, что вчерашнего мы перед спасением утопили сами, а это уже накрутка показателей, как говорил мой тренер по легкой атлетике. Ну хорошо, вчерашнего засчитывать не будем!

– Где моя одежда? – спросил Гамов.

– Все там же! В канале! Я не штангист, мне грыжи не оплачивают. Пришлось раздеть тебя, чтобы вытащить. И стрелялка твоя там. И ботинок. А гиела твоя улетела… Амфибрахий заманил ее к переправе, люди увидели ее, подняли крик. Сторож на шлюзах бабахнул холостым, и она удрала к Москве. В общем, жизнь не удалась!

Гамов взволнованно шагнул к ней. В ту же секунду девушка ласточкой прыгнула в воду и, сразу же вынырнув, повернулась к нему.

– Замри, а то уплыву! – предупредила она. – Тебя ведь послали выслеживать меня? Ну все! Счастливо! В другой раз как вздумаешь тонуть, звони в общество спасения на водах. Я – пас.

– Нет! – крикнул Гамов. – Погоди! Да стой же! Ты ведь Оля, да?

Обычно звучание собственного имени смягчает человека, но не теперь. Девушка ударила ладонью по воде:

– Она самая! Так ты искал меня или нет? Не ври!

– Да, – признался Гамов. – Но не чтобы схватить. Чтобы передать тебе кое-что!

– Увы, передача не состоялась! Если, конечно, она не спрятана в той одежде, что на тебе осталась.

Оля уже повернулась, чтобы уплыть, но ее догнал крик Гамова:

– Нет, другое! Они схватили Витяру!

Оля остановилась.

– Витяру? – переспросила она недоверчиво. – Когда? Где? Откуда ты знаешь, что…

– Он у них, – сказал Гамов, больше не боясь, что она уплывет. – Белдо нужно, чтобы ты приплыла в Химки и что-то нашла на дне. Знаешь Химкинское водохранилище?

– Я тебе не верю!

Гамов сказал, что верить ему не надо. Надо просто приплыть в Химки и что-то достать. Это все. И если она этого не сделает, Витяре придется плохо.

Оля пристально уставилась на Гамова. Ее убедили не слова, а то, что у Гамова не было времени ни очаровывать ее, ни прикидываться честным. Он замерз, посинел. Коленка прыгала.

– Короче, я все передал. Хочешь спасти Витяру – сделай, что они просят. Не хочешь – как хочешь. Это уже не мое дело.

– У кого он? У мордоворотов с топорами или у добренького старичка? – спросила Оля с внезапным знанием дела.

– У добренького старичка!

– Скверно. Лучше б у мордоворотов, – сказала Оля серьезно. – Ладно, я поплыла в Химки. И передай старичку: если он тронет Витяру, я ему все ручки поотщипываю!

Она плеснула ладонью по воде, подзывая Амфибрахия, и, собираясь нырять, натянула на глаза маску. Плыть до Москвы было долго, но бросать морского котика Оля не хотела.

– Эй! А я? – крикнул ей вслед Гамов.

– А ты пешочком! – сказала Оля.

Гамов стоял на берегу и дрожал. Аль не возвращался. Гамов знал, что и не вернется. Во всякой нестандартной ситуации гиела натренирована ждать его в Москве, в хорошо известном Алю убежище.

Гамов сел на землю, снял оставшийся ботинок, подержал его в руках и, не зная, что с ним еще сделать, зашвырнул в реку. Еще постоял, померз. Хотелось плакать. Хотелось бросать в воду песок и ломать молодые деревья. Но все это были выходы, так сказать, промежуточные. Издав одинокий гневный вопль и вложив в него все свои чувства, поэт, гимнаст и красавец деловито подтянул трусы и пошел к шоссе ловить попутку.