Игорь Конычев - Бремя Бездушных (СИ)

— Неконтролируемому словоблудию, — совсем по-детски хихикнул Ингвар, вновь взявшись за перо.

— Можем подискутировать на эту тему, если ты, конечно, сможешь привести вменяемые доводы в пользу своей, я подчеркиваю, полностью предвзятой и безосновательной теории!

Внимательно выслушав товарища, Ингвар ответил, с непроницаемым выражением лица:

— Теперь, когда я выслушал твое предложение, я готов дать тебе свой ответ — Нет.

Калеос, знавший, что если эти двое начали спорить, то это может затянуться надолго, уже собирался было попрощаться и отправиться к заждавшемуся его Таллагу, когда дверь в таверну резко распахнулась.

В дверной проем вошла странная троица: взъерошенный коренастый дворф, явно чем-то рассерженный, на повышенных тонах общался с доходившей ему до плеча девушкой гномом, а возвышающийся над ними светлый эльф отчаянно пытался их успокоить.

— Прекратите! Угрюм, чего ты цепляешься к даме? — Эльф, в отличие от Калеоса, был представителем лесного народа. Вся схожесть с темными собратьями заключалась в худобе, заостренных чертах лица и острых ушах. Лесной эльф имел роскошные медового цвета волосы — предмет зависти многих женщин и ярко зеленые глаза, а бледная кожа придавал ему сходство с хрупкой фарфоровой куклой.

— Заткнись, Иварлион! — Грубо гаркнул дворф, даже не взглянув на эльфа. Все его внимание занимала рассерженная не меньше его самого собеседница. — Ты только и можешь, что других затыкать! — Выпалила женщина гном, топнув при этом короткой ножкой. Она, судя по всему, случайно наступила на ногу эльфу, от чего тот зашипел от боли. Однако женщина, не обращая на его страдания никакого внимания, продолжала ругаться с дворфом:

— Тебе лишь бы драться, да глотку заливать!

— Не указывай мне, как жить, женщина, иначе я поучу тебя манерам! — внушительный кулак дворфа оказался перед лицом женщины гнома, но та, ничуть не смутившись, лишь презрительно фыркнула, небрежным движением опуская заросшую волосами руку мужчины.

— Ври кому-нибудь еще, я-то тебя знаю, ты меня ни за что не ударишь!

— Что?! — забывший о больной ноге, лесной эльф вытянулся в струну. — Угрюм, ты что, собираешься ударить даму?! — Видимо, поглощенный своей болью Иварлион вырвал слова из контекста, не прислушиваясь ко всей фразе целиком. — Если тебе так хочется кого-то ударить — ударь меня!

Эльф едва успел придать своему благородному порыву словесную форму, как кулак дворфа, взлетев вверх, врезался в его челюсть. Иварлион рухнул на пол. Лишившись чувств, он проехал на спине по гладким доскам, и едва не врезался в ноги только что вошедшему в залу человеку.

— Я уже подумал, что ошибся улицей.

Даже не взглянув на лежащего без сознание эльфа, незнакомец перешагнул через тело. Остановившись, он окинул задумчивым взглядом таверну.

Мужчина носил черные одежды, расшитые серебряными нитями и частично сокрытые под белоснежным табардом. Вышитый на нем символ недвусмысленно показывал, что носящий его человек принадлежит к ордену Гирита Защитника, одного из двух воинствующих богов, которым поклонялись люди.

Черные нити формировали четыре горизонтальных полосы, расположенные одна над другой, нижняя — совсем короткая, а верхняя — значительно длиннее. Над верхней полосой располагался полукруг, с расходящимися от него черными лучами, символизирующий восходящее над землей солнце.

Всего лучей оказалось семь, а значит тот, кто пришел в здание гильдии занимал один из высших постов в ордене — пастырь. Несмотря на то, что глубокий капюшон частично скрывал его лицо, по морщинам в уголках рта и голосу можно было понять, что мужчина уже не молод, что не являлось неожиданностью, обычно пастырями становились лишь те, кто долгие годы верой и правдой служил Гириту, неся Слово его и направляя его воинов.

Гиритцы или, как их еще называли в народе — бездушные храмовники, являлись вторым, а сейчас, после упразднения сидонитов, единственным воинствующим орденом. Их орден имел весьма простую структуру, делясь лишь на пастырей и воинов. Первые несли Слово бога — защитника, начиная с сана послушника и заканчивая капелланами, а вторые служили его мечом.

Однако, несмотря на такую трактовку, пастыри не брезговали носить оружие и тот, кто вошел сейчас в таверну, не был исключением. На его поясе в скромных кожаных ножнах покачивался меч с простой рукоятью, украшенной лишь миниатюрным символом солнца на конце.

— Может, ты и впрямь ошибся? — поднявшись во весь свой немалый рост, Таллаг с кривой ухмылкой уставился на бездушного. — Здесь, конечно, некоторые чтут светлых богов, но тут нет твоего храма, пастырь, точно так же, как нет и власти ордена.

В словах зверолюда читался вызов, а во взгляде — презрение.

— Я не ошибся. — Спокойно ответил гиритец, соединив кончики пальцев своих рук на уровне груди, отчего сокрытая под хламидой кольчуга тихо звякнула. — И если ты хочешь задеть меня словом, то спешу предостеречь тебя от этого. Наш орден защищает всех без исключения, даже тех, кто в страхе и заблуждении своем не видит того добра, что совершает Гирит Защитник руками своих верных сынов.

— С каких пор казни и пытки стали добрыми свершениями? — Таллаг скрипнул зубами. — Сколько невинных погибло на ваших кострах и от ваших рук, бездушный? У скольких матерей вы отняли детей, чтобы сделать из них таких, как вы?

— Невиновных — нет, — все так же спокойно произнес храмовник. — Все определяется лишь степенью вины. А всем умершим воздастся в лучшем мире по их деяниям, если они пострадали в большей мере, нежели это требовалось. Мы примем на себя этот грех. Мы — лишь оружие, а судья — всемилостивый Гирит.

— Ты!..

— Что привело вас в наш дом? — нарочито громко поинтересовался Калеос. Вернувшись к своему столу он с силой опустил на него кружки, прерывая слова зверолюда.

— У достопочтенного Алектиса есть к нам дело. — На верхних ступенях лестницы, ведущей к жилым комнатам, появилась Гвинет. — И я прошу вас всех отнестись к нему, как к гостю. — Говоря эти слова, мастер гильдии многозначительно посмотрела Таллагу в глаза.

— Как скажешь, — почти прорычал зверолюд, опустившись на скамью. Не отрывая взгляда от храмовника, он взял свою кружку и принялся медленно цедить пенистый напиток сквозь острые зубы.

— Присаживайтесь, пожалуйста, — Гвинет посохом указала Алектису на стол, за которым расположились Кисара, Таллаг и темные эльфы. — Мы все обсудим, а ты, Угрюм, убери Иварлиона с дороги.

Пастырь гиритцев кивнул и, сбросив капюшон, прошел вперед. Остановившись у края стола, он опустился на пустующую скамью, под недовольным взглядом Таллага.

У храмовника оказалось немолодое и неприятное лицо, с орлиным носом, узкими, пытливыми глазами и строгой линией губ, покрытое паутиной морщин и шрамов. На присутствующих он смотрел свысока, с чувством собственного превосходства, что невероятно бесило Таллага. Но зверолюд смерил гордыню, следуя просьбе мастера своей гильдии. Он отвернулся от гостя, полностью сосредоточившись на своем напитке.