Александр Прозоров - Северный круг

– Верю, – кивнул Скрябин. – Однако попрошу вас немедленно взять машину и проехать в ближайшую библиотеку. Скажете, что выполняете мое распоряжение. Можете взять охранника, если не чувствуете себя в безопасности. Найдите целую подшивку, прочитайте эти заметки, а затем по телефону перескажите мне их содержание. После этого можете быть свободны до завтрашнего утра.

– Хорошо, Вячеслав Михайлович, – кивнула девушка. – До завтра, Вячеслав Михайлович.

– До свидания, Оленька. Поторопитесь, пожалуйста, это очень важно.

– Да, я сделаю. До свидания, Вячеслав Михайлович.

Секретарша позвонила меньше чем через час.

– Я нашла заметки, которые выгорели в тех подшивках, Вячеслав Михайлович, – сконфуженно сообщила девушка. – Но там говорится только о том, что в Самарканде вскры…

Послышался хрип, стук, чьи-то испуганные выкрики. Славутич, прислушиваясь, ждал.

– Товарищ третий секретарь, – наконец послышался в трубке мужской голос. – Оля, наверное, не сможет вам ничего передать. У нее не прощупывается пульс, и она не дышит. Наверное… Наверное…

– Отвезите ее в ближайший госпиталь, – распорядился Скрябин. – Возможно, еще не поздно что-то сделать…

Сам Славутич в это не верил. Было ясно, что враждебный колдун наложил заклятие на любые сообщения о каком-то случившемся в Самарканде событии. Случившемся как раз накануне войны. Что это может быть?

Самарканд. Земли древних цивилизаций с относительно слабой колдовской школой. Если не считать Такгута, что несколько веков назад, перед сном, устроил там довольно кровавое прощание. Причем он наложил на свою усыпальницу не просто защитное проклятие, а проклятие…

– Изекиль… – с ненавистью пробормотал Великий. – Только он мог вскрыть могилу, накликая проклятие на Русь, только он, отвечая за безопасность Круга, мог заблокировать любые сообщения об этом событии, которые направлялись внутрь Круга, – точно так же, как уничтожает проклятия, наветы, заговоры и заклинания, направленные против его членов. Поэтому ни я, ни Ахтар ничего не узнали о проделанной подлости!

Скрябин придвинул к себе стеклянный бюст Ленина – чуть не единственное украшение его кабинета, если не считать портрета вождя, развернул, плеснул на прозрачную лысину водой из графина, растер быстрым движением:

– Ну, ну, где ты, порождение морока…

Наконец в голубом кварцевом стекле появился тонкий профиль мага, одетого в серо-зеленый френч и спрятавшего голову под огромную матерчатую фуражку с непропорционально длинным козырьком. Изекиль приподнял голову и застрелял черными зрачками по сторонам, чувствуя к себе чье-то внимание.

– Где ты, сторож врат смерти? – со злостью спросил его Великий, – куда сбежал?

– Я готовлю мощную контратаку против наступающего противника, – расплылся в довольной улыбке недавний посланник папского престола. – Ты узнаешь о ней из своих сводок.

– Хочешь уничтожить еще тысячи людей без всякой пользы?

– Какая разница, с пользой или без? Ведь они умирают за Родину!

– Ты испоганил это слово, черный колдун. Это ты вскрыл могилу Такгута?

– Это сделано во славу науки, Славутич, – закаркал Изекиль, изображая смех. – Ведь люди должны знать историю своих предков, правда? Им же нужно выяснить, как на самом деле выглядел Железный Хромец?

– Негодяй! Ты едва не погубил нашу Русь!

– Твою, Славутич, твою, – покачал головой Изекиль. – И потом не «почти», а уже погубил. Ей больше не подняться. Ни! За! Что!

– Как ты мог?! Ты же Великий! Ты же член Круга!

– А что, разве я обещал тебе заботиться о Руси, вступая в Круг? – Улыбка сбежала с губ черного мага, и лицо его мгновенно стало хищным и злым. – У тебя стало плохо с памятью, Славутич. Вступая в Московский Круг, я поклялся вам уничтожить Круг Северный. И я это сделал. Я обещал обеспечивать защиту Великих, и я это делаю. Я обещал подбирать новых членов только из преданных Родине уроженцев земли русской – я исполню и эту клятву. Но вот беречь Русь… Нет, Славутич, я этого не обещал. А теперь извини. Мне нужно послать десять тысяч безоружных смертных на немецкие пулеметы. Это будет великий акт самопожертвования с их стороны…

Изекиль злорадно расхохотался – и исчез.

– Будь ты проклят во веки веков!!! – отшвырнул от себя бюст Ленина Славутич.

Огромная стеклянная глыба опрокинулась, проползла немного по зеленому сукну стола, ненадолго замерла, а затем ухнулась вниз, разлетевшись на тысячи осколков. Хотя, может, сперва разлетелась, а уж затем стеклянным дождем просыпалась вниз: в этот миг Великий совершенно не контролировал свои силы и желания.

– Прости, прости меня, Святогор, – зашептал он, закрыв глаза. – Прости, не исполнил твоей воли. Не удержал, не уберег. Потерял Русь Великую. Нет больше Правды на земле грешной, нет больше Совести человечества. Потерял. По гордыне своей погубил…

Последний раз он видел учителя немногим больше сорока лет назад. Старик вызвал Славутича в сосновый лес возле Сергиевской обители и долго, долго сидел в молчании на высоком замшелом пне, опираясь на посох, что вырезали сотни лет назад из узловатого соснового корня. Длинная, седая борода свешивалась на грудь и сминалась на коленях, рубище из выцветшей мешковины было перехвачено обычной пеньковой веревкой.

– Устал я, Славутич, – наконец заговорил он. – Устал безмерно. Почитай, семь веков волоку на себе ношу сию. Ты, Славутич, одесную от меня в Круге сидел, сам все лицезрел. Случались века, мыслилось – не удержали, рухнуло все, сгинула Русь Святая, настало на Земле безвременье черное: вороны, на мертвечине вскормленные, к власти приходят, и нет более на них ни укорота, ни слова праведного… Однако же миновало. Выстояла Русь перед наветами колдовскими, перед набегами варваров и со стороны восхода, и со стороны запада; пред охотниками за сребром выстояла, и пред охотниками за душами людскими. Устояла. Но уходят годы, и перестал я понимать ведунов новых и смертных, ныне народившихся. В мои времена не о корысти мыслили, не о благах мирских. В скитах да пещерах века коротали, дерюгой одевались, кострами грелись. Не о своем благе кручинились, а о крепости земли родной, предками нам завещанной. Ее слава была нам высшей радостью, ее покой – теплом и сытостью. Не те ныне годы пришли. О своей, личной славе колдуны мыслят и негой своей заняты, о высших целях не радея. Смертные лишь мошну набивают, да не совестью и честью, а златом, мехами, женами друг пред другом хвалятся. Чужд мне сей мир, задержался я в нем. И посему желаю слова тебе сказать, семь веков тому назад от славного и благородного Муромца услышанные. Стар, молвил мне Муромец, стал Круг Киевский, и сам Киев стар. Нет в нем былой удали, а со столицей своей и держава хиреет. Однако же народилася на земле отчей новая столица, молодая да славная. Посему благословляю: забирайте алтарь родовой, десятками ведунов, несчетными родами смертных намоленный, переносите в столицу новую, в Москву златоглавую. Пусть Московский Круг ныне за Русь отвечает. А мне на покой пора. Настала, Славутич, и моя пора изречь слова эти вещие. Стар стал ныне, Славутич, Круг Московский, и сама Москва постарела. Нет в ней былой удали, молодой хватки да отчаянной. А со столицей своей и держава хиреет. Однако же народилася на земле отчей новая столица, молодая, да славная. Оделись камнем берега невские, вскинулись к небесам шпили золоченые, закачались на волнах корабли воинские. И круг в городе сем зародился новый, молодой и горячий, хотя и речем мы о нем – Круг Северный. Посему благословляю тебя, Славутич: забери алтарь родовой, десятками ведунов, несчетными родами смертных намоленный, перенеси его в столицу новую, над водами морскими выросшую. Пусть Северный Круг ныне за Русь отвечает. А мне пора на покой. Один раз я алтарь переносил. Для ведуньего века и этого много. Исполни сие для меня, ученик любимый. А я уже устал. Ухожу.