Anevka - Песня для тумана

Голубые глаза вспыхнули яростью. Вдова и в самом деле помогала, и уже не первый день, но если бы Сигрид знала, что сегодня муж вместо ночной темноты впустит вместе с собой красноватый луч заходящего солнца, выпроводила бы благодетельницу пораньше. Ульв не торопился посторониться, позволить гостье пройти, а отблеск заката, проникший вместе с ним, залил алым щёки женщины, рябиновым соком окрасил губы. Не иначе, как прелесть вечерней зори и порыв ветра, подхвативший короткое «Здравствуй, Ингунн», заставили чаще вздыматься высокую грудь. Без страха глядела вдова в самую глубину малахитовых глаз. Да и чего бояться, когда лицо хозяина освещает такая улыбка — тёплая и мягкая — а голос ласкает слух, будто бархат кожу?

Когда Ингунн улыбнулась в ответ, робко, чуть растерянно, Сигрид поклялась себе, что ноги этой женщины больше не будет в её доме. На жену Ульв ни разу так не глядел.

— Ты с ней спал? — Сигрид осеклась от резкости в собственном голосе. Вот тоже! Допрос собралась устраивать? Даже если что и было, разве ж признается?

— Нет, — смотрит серьёзно, даже брови нахмурил. А уголки губ подрагивают — вот-вот засмеётся!

— А хотел бы? — быстро, не думая, выпалила Сигрид. Муж в её сторону даже не посмотрел. Снова нож в мясо вонзил. И таким движением он это сделал, что дочь Альвгейра отчётливо поняла: захоти Ульв Стейнсон, разложил бы Ингунн прямо там, у двери. И то, что жена рядом стоит, ему бы не помешало.

— Я ей яд подарил, — Ульв ещё один кусок в рот отправил. Прожевал медленно, тщательно. — Тот, которым она мужа отравила.

Сигрид даже рот открыла от удивления.

— Не может быть! — проговорила тихо, но твёрдо. — Ингунн добрая. Она бы никогда…

Ульв поднял голову. Какое же у него лицо! Не грубое и обветренное, как у викинга, а гладкое, с чёткими чертами, будто тончайшим резцом из камня высеченное. «Как у отца, — вдруг подумала Сигрид, — если тому бороду сбрить».

— Верно, — вот и ей муж улыбнулся. Не так, как Ингунн, но всё равно приятно. — Я сам его убил. Дрянь был, а не человек.

По зелени малахита вдруг золотые прожилки заискрились… такие глаза — как омут. Глядишь в него, сама не замечаешь, как шаг вперёд делаешь, и водой ледяной затягивает… Сигрид решительно головой тряхнула, только косы по сторонам разлетелись.

— Врёшь ты всё. Её мужа волк задрал, я помню. А тебя тут тогда и в помине не было.

Третий кусок Ульв не глядя отрезал — на Сигрид смотрел. Доел, и сказал буднично, совсем как в день свадьбы:

— Жениха своего увидеть хочешь?

Эрик от зелёных полянок как от пожара шарахается: только кочкам да деревьям доверять можно. И то не всем. А под зелёным ковром багна плещется, лукавая топь за ноги хватает. Плащ бросить пришлось — вытянуть-то за него Болли вытянул, да пополам почти разорвал. Одежда неподъёмной стала от грязи. Волосы в один колтун слиплись. Кое-как глаза от тины протёр…

Викинг тяжело выпрямился и расхохотался. Смех вышел диким, под стать этому месту.

— Зато… зато комары отстали, — Эрик сплюнул набившуюся в рот тину.

Болли настороженно заворчал, начал пятиться, поджав хвост. Хозяин ещё раз протёр глаза и оторопело уставился на то, что потревожило пса: со всех сторон викинга окружили болотные огоньки.

— К-какого жениха? — Сигрид даже попятилась, а Ульв встал.

— У тебя их что, много? — Он шагнул к Сигрид, и девушка подумала, что рядом с викингом Стейнсон, может, и выглядел карликом, но на неё всё равно сверху вниз смотрит. Или это просто взгляд у него такой — сверху вниз — независимо от роста?

— Рыжий, большой, бестолковый. Глаза синие.

— Эрик! — юная супруга залилась румянцев куда гуще вдовы Ингунн.

— Хорошо, что вспомнила. Так увидеть хочешь? Любишь его ещё?

Сигрид, беспомощно вжавшаяся лопатками в стену, вздёрнула носик и вызывающе взглянула в изумрудные, искрящиеся глаза:

— Люблю! Всегда буду любить, слышишь?!

— Одевайся тогда, — Ульв невозмутимо плащ на плечи накинул, фибулой застегнул. — Там холодно.

Все знают, как коварны болотные огоньки. Манят, дразнят, запутывают. В самую трясину затягивают, королеве Мэб на потеху.

— Пошли вон! Отродье! — рычит Эрик, описывая мечом размашистые круги. — Проваливайте, откуда пришли!

И бледные огоньки с лёгким шелестом крылышек разлетаются, убегают от блеска лезвия, пугаются запаха железа. Маленькие феи, волшебный народец, придворные королевы Мэб… возмущённые голоса настолько тонкие, что даже слов не разобрать. А Эрик и не пытается. Больше всего он хочет отогнать от себя эту погань. Огоньки не упорствуют — исчезают в тумане, укрываются в листья папоротника, теряются в кронах деревьев и чашечках цветов. Лишь один упрямится, мельтешит у Эрика прямо перед носом, так что приходится отмахиваться уже не мечом, а просто рукой.

Огонёк куда-то зовёт. Но викинг бредёт в противоположном направлении, то и дело проваливаясь в коварную трясину. Пока что псу удаётся его доставать, но сможет ли Эрик идти, когда неверные сумерки на болоте сменит ночная тьма?

Последний огонёк немного тускнеет, будто вздыхает, и пристраивается в хвост Болли. Непрошеный спутник не остался незамеченным — пёс ворчит, но не злобно, скорее, для порядка. Отвлекаться на глупости некогда — за хозяином надо следить.

Сигрид пробирает до мурашек. Но дело не в холодном воздухе: уж очень мрачен тот лес, в который ведёт её Ульв Стейнсон. Колдовской туман, оставивший в покое поселение, отступивший за границу прибоя, здесь снова стелется по земле. Но каждый шаг, каждое движение плаща идущего рядом мужчины отгоняет белесую пелену. Словно зачарованный круг движется по лесу, а в центре круга всегда находится Ульв. И Сигрид, которую он крепко держит за руку. Не так, как держал Эрик, ладонь к ладони — просто обхватил за запястье. Почему-то казалось, что руки у Ульва должны быть ледяные. А они тёплые. И твёрдые. Будто разогретый в очаге камень. Но чем дальше они идут, тем меньше становится круг, тем гуще тени, тем выше поднимается белый морок, тем явственнее пляшущие в тумане фигуры. Вот уже их окружают стены марева, а серебристый свет луны не в силах разогнать мрак на лице Ульва. Его тонкий длинный нос стал похож на клюв, а гладкие чёрные волосы блестят не хуже перьев. Зелёные глаза горят в темноте, искрятся, как драгоценные камни. В тумане тоже поблёскивают парные огни: зелёные, красные, золотые… У одной из белых фигур появились руки, потянулись к Сигрид. Ульв остановился, слегка запрокинул голову и… завыл.

Никогда бы дочь Алвгейра не подумала, что человек может издавать подобные звуки. Да и человек ли? Почти тотчас же на этот зов последовал ответ: вой волков, слившийся в единую жуткую песню, переходящую в медвежий рык, треск лесного пожара, вопль загарпуненного кита…