Роман Алёшин - Чему быть, того не миновать

Из эфемерной формы настоящего, в фантомную форму прошлого переходила третья неделя поисков. Проведывая Элиссу, Леон обнаружил жутковатое зрелище — изумрудная как глаза Элиссы, мерцающая тусклым светом, листва Виты даже не завяла, нет, — она почернела и рассыпалась в прах. Леон был предупрежден Элориэлем, что так оно и будет и это нормально. Сей процесс показывал, что противостояние Виты и Летума идет, но Летум естественно побеждает. Однако благословленная Витой листва свое дело делает — замедляет процесс гибели девушки, замедляя вообще все процессы ее жизнедеятельности. Одно дело услышать, что это произойдет с листвой и совсем другое, смотреть на это воочию — нестерпимо страшно. Ревущая волна боли пробрала рыцаря, когда он поднял на руки Элиссу, пока Элара приводила в порядок постель, выкладывая новые листья. Дни шли один за другим, не зная усталости и не разбивая привалов. Поиски не сдвинулись с мертвой точки. Почти никто ничего не знал, а знающие могли предложить куда меньше сведений, чем располагали сами ищущее. От безысходности Леон уже был готов выслушивать байки и легенды от последних пропойц. Да что там! Он готов был идти в Экклесию и возносить молитвы всем возможным Богам. И он так и сделал, в итоге обнаружив себя в соборе Экклесии, преклонившим колено перед каменными изваяниями Лар Вагота и Эйнилеи, старших Богов. Безысходность ситуации заставляла хвататься за любые соломинки, а полумифические и сказочные средства воспринимались без былого скептицизма. Леон был готов поверить и преклонить колени хоть перед королем крыс из страшилок и баек, лишь бы тот помог ему. Рыцарь бил по всем фронтам, в надежде хоть на какой-то результат. Такое отчаянье разжижало разум, подталкивая к суевериям и готовности поверить во что угодно, лишь бы это что угодно дало шанс. Однако, как бы ни старалась четверка, решившая изменить судьбу, у них ничего не получалось. Элисса медленно угасала, а вместе с ней угасал и Леон. От его былого образа, пышущего грезами и романтикой, зачастую не лишенной пафосных эпитетов, не осталось и следа.

За прошедшие недели Леон, Готфрид, Элара и Элориэль, поколесили по всему лесному княжеству и даже дальше, однако безрезультатно. Элориэль перетряс пыль в книгах довольно внушительной библиотеки Белого Клыка и посетил Корень Мира и даже Магистратуру в столице королевства — все без толку. Выбора не оставалось, кроме как вести Элиссу в Корень Мира, что располагался в Сильверии. Впрочем, тамошние маги загодя ответили, что не знают, чем помочь и рекомендовали почем зря не подвергать девушку опасностям в дороге. Да и Леон в виду их ответа, не желал оставлять Элиссу среди чужих для него, лиц. Вверить заботу о своей любимой в свое отсутствие он мог только матери или же сестре Элиссы, со своим лучшим другом, которые и без того активно принимали участие в поисках. В довершении безысходности этой ситуации, прибавилось еще и то, что Семилия вышла сухой из воды. Ее отец, используя свое влияние, сумел устроить переговоры между весомой казной дома Эклер и порядком опустевшей казной княжества. Иначе говоря, в преддверии какой-никакой, но предполагаемой войны с ужасами Тенебриса и Атабами, глава семейства Экклер, граф Мирано Экклер сделал князю Эддрику предложение от которого невозможно отказаться. Готфрид рвал и метал, проклиная князя и все лесное княжество целиком, желая ему провалиться прямиком в Тенебрис и сгинуть в тех ужасах, что таил в себе подземный город. Однако, как обычно это с ним и бывало, когда туман ярости развеялся, Готфрид умерил пыл, понимая, что помимо продажного князя, потерявшего похоже вместе с потенцией и честь, в Линденбурге живут тысячи ни в чем не повинных людей, включая него самого. Леон воспринял новость о Семилии практически с полным безразличием, он не искал мести, он искал способ вернуть любимую. От брошенной в темницу или запертой под домашний арест Семилией, рыцарю не было никакого прока.

Пришел сентябрь или лучше сказать, — пролился на леса первым осенним дождем, заняв свой трон, устланный рыже-золотой листвой. Сентябрь принес с собой свой неповторимый аромат осени. Смесь запаха опавших листьев на сырой земле, скошенной травы и уставшего солнца, меланхолии и воспоминаний о лете. Тяжелые, серые тучи замостили безудержный поток света, угрюмо развалившись над княжеством. Этим вечером, столицу лесного княжества поливал дождь, меланхолично и лениво, как если бы оказывал одолжение, которому и сам не рад. Через месяц Линденбург обернется в золотой, осенний плащ и жители княжества будут праздновать Златницу. Еще через два месяца день рождения Леона. День, который как он себе уже представлял, он проведет со своей супругой — Элиссой Бертрам. Четверка спасителей Элиссы собралась в поместье Бьюмонт, чтобы поделиться узнанным, восстановить силы и снова отправиться каждый своей дорогой. Дождь выбивал свой вялый ритм на барабанах крыш в столице Линденбурга. Леон сидел в комнате Элиссы, как он обычно это делал, на коленях, склонив голову на кровать. Закончился изнурительный месяц поясков и Леон раздумывал об итогах потраченного времени. В дверь тихонько постучали.

— Войдите, — отозвался рыцарь, с трудом найдя в себе силы для ответа.

В комнату вошел Готфрид. Леон был каким-то безжалостно угрюмым и заросшим. Готфрид видел его таким впервые, юноша сейчас даже выглядел постаревшим лет на десять. Заядлый гуляка осторожно подошел к другу, с тревогой глядя на искаженные страданием, черты лица.

— Лев?

— Друг мой, Ворон, клянусь жизнью, я хочу, чтобы ты никогда не познал истину, познанную мной — ничто так не ранит, как осколки собственного счастья.

— Время еще есть, мы не прекратим поиски. Будем биться до конца и не сдадимся. — положив руку на плечо друга, заметил Готфрид.

— Это я во всем виноват.

— В чем?

— В том, что Элисса сейчас в таком состоянии, не откажи я Эклерам, ничего этого бы ни случилось.

— Не смей так говорить! Виновники произошедшего Семилия и Этьен и только они одни. С тем же успехом, ты можешь считать, что виноват лишь в том, что появился на свет, ведь не будь тебя, этого бы ни случилось, но это же абсурд, верно? Не глупи, мой друг.

— Знаешь, на меня вдруг снизошло озарение, — произнес Леон внезапно чужим, потусторонним голосом. — Я больше не знаю, поступаем ли мы правильно.

— Как тебя понимать? Поступаем ли правильно спасая твою невесту?

— Когда Элисса просыпалась… — Леон прервался и блекло улыбнулся. — Ах эти прекрасные мгновения! Когда я думал — ну вот, свершилось счастье, любимая пришла в себя… но нет, надежду мне лишь дали подержать, а после вырывали из рук. Сдавленная ужасом, Элисса говорила, что пребывает в ужасном мире черного древа и страдает там, что ей страшно и одиноко. Теперь ты понимаешь, Готфрид? Она не спит, как мы все тут наивно полагаем! Не спит! Она сейчас там и ей больно, а мы эти страдания продлеваем и продлеваем. День за днем, и я мучаюсь от одной лишь мысли, что пытаясь продлить ее жизнь, зная при этом, что способа спасти Элиссу нет, мы лишь мучаем ее. Может пора найти в себе мужество и признать, что наша затея провалилась с таким треском, что, наверное, и среди звезд слышно было.