Максим Далин - Слуги Зла

Голова Мелкого свесилась на грудь, но он видел не песок, освещенный костром, а глубокое горное небо с размазанными ветром облаками. Молодая арша с кисточками жестких шерстинок на очаровательно оттопыренных ушах, скуластая, с зелеными глазами, подруга-греза, немного Шпилька, немного Крыса, немного случайная подружка в крепости убитого лорда, немного - мечта без примеси, ухмылялась ему, Мелкому, давая в подробностях рассмотреть прекрасные клыки, которые хотелось тут же облизать, а кругом рос орешник и цвели нарциссы... но Мелкий не мог позволить себе спокойствия: всюду притаились лучники, к тому же он чувствовал, что вот-вот с небес обрушится ревущий поток грязной воды и затопит аршу, его, горы до вершин и весь мир...

Боль на время отошла в сторону, давая место тревожному сну...

Тишина стояла всю ночь, добрая тишина земли, не обитаемой никем, кроме диких зверей. Ветер выл между камней, дождь шуршал, трещали догорающие сучья в костре - и все это были хорошие звуки, добрые, безопасные звуки. Под такие звуки приятно спать, отпустив нервы, всласть и вволю.

Небо в проломе камня начало сереть, потом побелело. Шел пасмурный день, но дождь утих; резко пахло сыростью, мокрым песком и зеленью. Костер догорел. Зола остывала, стало холодно. Бойцы начали просыпаться от холода стынущего камня, который пополз в их утомленные тела.

Красавчик спросонья ткнул себя кулаком в выбитый глаз, скрипнул зубами и выругался:

- Задница демона! Никак не запомню...

Шпилька хихикнула:

- Не ори, придурок. Вход в чрево мира всегда рядом, услышит тебя демон какой-нибудь - мало не покажется. Вот окажешься как раз у него в заднице - через пасть...

Красавчик оскалился и обозначил стремительную атаку. Шпилька шарахнулась назад, наступила на только что проснувшегося Паука - тот мгновенно сгреб ее в охапку и закопался носом в волосы.

- Тепленькая! - проурчал он восторженно и укусил ее за шею. - Моя вкусненькая...

Шпилька выкрутилась стремительным движением и в течение чрезвычайно малого времени успела укусить Паука за щеку и врезать ему кулаком под ребра с радостным воплем:

- Что, съел? Не подавись, худоба!

Наблюдавшая поединок Крыса в восторге издала воинственный клич, от которого подскочили Мелкий и Пырей, стряхивая остатки сна. Хорек, протирая глаза и шмыгая носом, проворчал:

- Эй, сволочи, о жратве - ни слова!

- А я бы поговорил... о жратве, - сказал Красавчик печально.

- Ага, - подхватила Шпилька. - О конине.

- С чесноком, - добавил Мелкий.

- И ржаными сухарями.

- И пивом.

- И чтоб вам полопаться, гады! - фыркнул Хорек и швырнул в Красавчика головешкой. - Другой темы нет?! Я сейчас сдохну от этих ваших излияний, размечтались!

Ему ответили взрывом хохота. Клык с удовольствием отметил, что бойцы за ночь вправду отдохнули и опомнились, уже не похожи на трупы, по инерции переставляющие ноги, следовательно, способны о себе позаботиться. Его перестала занимать рана Мелкого - если боец начинает смеяться и болтать о жратве, значит, быстрее всего, выживет.

Если удастся раздобыть жратву, конечно.

Теперь Клыка тревожил Вьюга, который даже не попытался подняться, только еще больше скорчился, будто надеялся согреться в ознобе. Вот, подумал Клык. Вот старые бойцы. Пока опасность и риск - что-то ведет, откуда-то силы берутся огрызаться на судьбу, а стоит расслабиться - и кончено.

Жизнь наша...

Пока молодые бойцы пытались согреться шутливыми потасовками, Клык подошел к Вьюге и уселся рядом. Зарылся пальцами в его волосы, повернул к себе осунувшееся лицо с запавшими глазами в черных тенях.

- Чего разлегся, урод? - сказал, повысив голос, нарочито хмуро. - Дрых мало? Вставай давай.

- Отвали, Клык, - прошептал Вьюга. - Отвали, не мешай. Она идет.

- Она идет в болото, - фыркнул Клык, никак не желавший расстаться с надеждой. - Дай посмотреть, как заживает, - и вытащил из торбочки, подвешенной к поясу, банку с остатками бальзама.

- Не трать, - Вьюга шевельнулся, отстраняясь. - Без толку.

Вокруг, между тем, собрались притихшие бойцы. Вьюга заметил это, рявкнул из последних сил:

- Пшли отсюда! Подыхающего не видели?!

Команда переглянулась. Умирать стыдно, особенно так, от раны: смерть - это слабость и тень страха, оскорбительная для бойца. Если бы у Вьюги хватило сил, он ночью ушел бы из пещеры, чтобы умереть подальше от друзей и спрятать слабость, страх и свой безобразный труп от их глаз. Все понимали, как он теперь жалеет, что не смог это сделать.

Бойцы расселись вокруг, ухмыляясь, обозначая спокойное знание, что слабость в смерти - не позор, а обычный порядок вещей. Хорек ткнул Вьюгу кулаком в колено, надеясь, что удар не отдастся в ране - показывая, что все идет по-старому. Шпилька лизнула умирающего в щеку.

- Не дергайся, - сказал Клык. - Все путем. Мы тебя закопаем. Но потом, а пока, глядишь, и обойдется, - и принюхался к ранам друга, все-таки надеясь на лучшее вопреки очевидности.

Запах не обрадовал, но Клык начал демонстративно откручивать крышку банки. Вьюга ухмыльнулся дрожащими губами:

- Дураки. Когда подохну, мое мясо мне больше не понадобится. Стрелы - Клыку, меч - Красавчику, нож - Хорьку, арбалет - Шпильке... что еще... башмаки - Пауку, а ремень пусть Мелкий возьмет. Больше, вроде бы, ничего нет. А мясо ваше общее, - закончил Вьюга.

Команда переглянулась. Все глаза блестели лихорадочным голодным блеском, все скулы обтянуло натуго, но никто даже рта не раскрыл, только Хорек отрицательно мотнул головой. Здесь, в сравнительно безопасном месте, можно избежать крайних мер - или попытаться избежать, если выйдет.

- Может, оленя убьем, - шепнул Красавчик. - Здесь есть, где его закопать.

Клык кивнул.

- Ясно. Все. Закопаем, без вопросов. Глубоко, чтоб медведи не разрыли. Никаких костров, честно сгниешь и будешь земля. И когда-нибудь потом возродишься из земли, как все.

Вьюга успокоенно вздохнул.

- Глупо... но хорошо... - пробормотал он, закрывая глаза. - Ну, все. Я устал... Ну отойди... да отойдите вы... пустите ее ...

Невозможно и жестоко было глазеть дальше. Вьюга не смог сам спрятать свою агонию от глаз товарищей - надо же помочь ему хоть в этом...

Бойцы отошли и расселись у кострища, спинами к Вьюге, инстинктивно прижимаясь друг к другу. Почти любые слова в такие минуты - вранье. Прикосновения гораздо честнее - и прикосновения говорили очень ясно: мы остаемся, а он уходит.

Клык судорожно вздохнул, сжав кулаки. Красавчик тронул его за плечо:

- Сейчас кончится - и все, больше болеть не будет.

Клык ответил одним движением губ: "Долго".

- Помочь ему? - тихо спросил Паук, на треть вытащив из ножен кинжал.

- Он сам хотел, - сказал Клык. - Он ее уже чует. Сильный... Ах ты, будь оно все неладно!