Ольга Куно - Шпионские страсти

— Да с какой радости я стану его обрабатывать?! — возмутился Борфор. — Ты хоть знаешь, что он — бабник, каких мало? А также большой любитель вина и холостяцких вечеринок?

— Отлично, самое то, — в предвкушении потёрла руки женщина. — Как раз из таких самые лучшие мужья и получаются.

— Он — человек опасный и далеко не самый благочестивый, — продолжал настаивать герцог. — Способен на крайне неоднозначные поступки.

— А мы люди простые, торговые, — с сарказмом откликнулась Элизабет. — Нам, знаешь ли, с грязными методами дело иметь не в новинку. Не то что вам, аристократам да политикам.

— В конце концов, он — маг! — выдал свой последний козырь Борфор. — Дитя Орэнда, разве не так ты считаешь?

Женщина поглядела на предполагаемого зятя, поджав губы.

— У каждого свои недостатки, — констатировала она наконец.

Пока подобным образом решалась судьба Орландо Ибарры, мало кто обратил внимание на агента Джозефа Кантри, лежащего без сознания с глубокой кровоточащей раной в боку.

Я сидела, низко опустив голову и слушала, как потрескивают дрова в разожжённом специально для нас камине. Небольшая, тёмная комната располагалась в удалённой части королевского дворца и, когда мы сюда пришли — вернее, когда сюда доставили Нарцисса, — выглядела весьма сиротливо. Теперь агент лежал на старой односпальной кровати и беззвучно шевелил губами, пребывая не то во сне, не то в забытьи.

Через открытое окно в комнату проник запах гари. Кое-какие беспорядки в городе всё-таки случились, и бунтовщики успели сжечь несколько зданий. К счастью, их быстро удалось угомонить — успех, которому, несомненно, поспособствовали прибывшие из Эрталии офицеры. Кроме того, кардинал Монтерей, своевременно приехавший в Эркландию, выступил перед подданными короля Клавдия, осудив бунтовщиков от лица Церкви и призвав горожан к соблюдению законов.

Я положила руку Нарциссу на лоб. Горячий. Жар никак не желал спадать, несмотря на все наши старания. Время от времени Нарцисс приходил в себя, внятно отвечал на вопросы, даже пытался шутить, но я знала, что он угасает. По словам лекаря, ему оставалось не больше двух дней. Слишком тяжёлые раны получил агент, когда обвалился потолок часовни. У меня не было причин не доверять тому лекарю, и тем не менее я отыскала другого. Хоть это и было непросто, учитывая последние события, в результате которых резко возросла потребность в целителях. Слова второго лекаря не слишком отличались от диагноза первого. При таких ранениях медицина бессильна. Крепитесь.

Этим я и занималась. Крепилась. Поправляла подушку. Давала лекарства. Болтала, пытаясь поднять Нарциссу настроение, когда он открывал глаза. Он что-то отвечал, улыбался через силу. Потом взгляд его снова затуманивался, глаза закрывались. И я сидела, чувствуя, что осталась одна. А потом вздрагивала, понимая, что пока нас ещё двое, но совсем скоро я действительно останусь в одиночестве.

И на глаза наворачивались слёзы. Я уже махнула на них рукой. Хотят течь, пускай текут. Сдерживать их я устала. Главное — быть в норме, когда Нарцисс приходит в себя.

Всё повторяется. Недавно я уже сидела вот так, склонившись над раненым, и ничего не в силах была изменить. Перед глазами очень чётко всплыло лицо Волка. Тогда было больно. Сейчас — ещё больнее. И ощущение собственной беспомощности, к которому я не привыкла и с которым так плохо умею справляться.

— Не успел…

Слова едва слышно слетели с губ Нарцисса. Я встрепенулась, вгляделась в его лицо. Нет, глаза по-прежнему закрыты. Бредит. Или разговаривает во сне. Как разобраться, где проходит граница? И что он имеет в виду? Что не успел спасти мага? Но это он как раз сделал. Не успел выбежать из часовни? Да, скорее это.

— Совсем девчонка…

Судорожно сглотнув, я погладила его по волосам и по вспотевшему от жара лбу. Кажется, он успокоился, во всяком случае, дыхание стало более ровным.

Я была неправа. Сейчас, в свои последние часы, в пограничном состоянии между сном и явью, Нарцисс вспоминал не последние события, а то, что случилось много лет назад и навсегда зацепило душу. Девочку, которая погибла, как казалось агенту, по его вине. Та, которую он не успел спасти, когда задержался, повстречав в городе друга. Эта история многое определила в его судьбе и не отпускала даже теперь.

Я резко подняла голову. Есть одна вещь, которую я всё-таки могу для него сделать.

— Я скоро вернусь, — шепнула я, хотя он и навряд ли мог меня слышать. И поспешила прочь из комнаты.

Кардинала я отыскала именно в той части дворца, где и предполагала, и, на моё счастье, он был один. Впрочем, на тот момент я была настроена столь решительно, что вряд ли меня бы смутило даже общество самого эркландского короля.

— Ваше высокопреосвященство! — Я обратилась к нему прямо с порога. — Прошу вас, не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Монтерей внимательно оглядел меня сверху вниз, и я запоздало сообразила, что выгляжу не самым подобающим образом. Волосы растрёпаны, одежда наверняка помята, макияж давно не обновлялся, и хорошо ещё, если краска не потекла по лицу вместе со слезами. Но что-то менять было поздно, поэтому я даже не стала пытаться.

— Слушаю тебя, дочь моя, — откликнулся кардинал, дойдя взглядом до моих туфель, и лишь после этого возвратившись к лицу.

Следуя его знаку, я вошла в комнату. Садиться не стала: во-первых, я пришла без приглашения, а во-вторых, необходимо было спешить. Я не знала, сколько у нас осталось времени.

— Ваше высокопреосвященство, — усилием воли я заставила себя перестать теребить собственную юбку и решительно подняла голову, — вправе ли я считать, что сделала что-то полезное на благо своей страны?

Монтерей, чуть склонив голову набок, вопросительно поднял брови в ожидании продолжения.

— Да, дочь моя, — тем не менее дал он ответ.

— Я хочу обратиться к вам с просьбой. — Я очень надеялась, что в моих словах прослеживается логика, хотя полной уверенности при царившем в голове хаосе не было. — Лишите меня всех наград и регалий. Пусть мне не выплатят ни гроша за мою службу в Эркландии. Только, пожалуйста, согласитесь сделать то, о чём я сейчас попрошу.

Брови кардинала поднялись ещё выше, однако больше ничто в его виде не выдавало удивления. Сердитым он тоже не выглядел, как минимум пока. Скорее ему было любопытно.

— Судя по столь длинному предисловию, эта просьба достаточно необычна, — заметил Монтерей. — Итак, в чём же она заключается?

— Исповедуйте одного человека! — выпалила я. — Это некий Джозеф Кантри, он лежит здесь, во дворце, и… умирает.

Сердце громко стучало. Я отлично понимала, насколько неподобающе звучала моя просьба, но всё равно не отступила ни на шаг и не опустила глаз.