Сергей Кусков - Люди и боги

Вот девочка теряет сознание. Ее добивают палками, причем женщины. Сборище серых уродин в платках с пылающим взглядом. Мне тошно, противно. Особого отвращения нет, но смотреть невыносимо.

— Что ты знаешь об ЭТОМ мире, джедай? Об ЭТОЙ стороне свободы? — продолжала богиня. — Когда-нибудь задумывался, что происходит в третьих странах? Или живя тут, в сытой и спокойной России, озабоченной только тем, как бы догнать Запад по уровню жизни, похерил остальную планету? Не надо, не отвечай, я и так знаю. А теперь и ты знаешь. Видишь, я сама открываю тебе глаза на происходящее. Ты меня благодарить должен, а не ненавидеть.

А вот это, смотри, Бирма. Военные расстреливают крестьян, которые взбунтовались и отказались отдавать зерно.

Новая картинка. Узкоглазые солдаты в грязно-зеленой форме стреляют по убегающим людям. Среди них не только мужчины, есть женщины и старики. Лилит транслировала только картинку, звука не было, но я видел беззвучно открывающиеся в крике рты падающих людей. Горящие хижины, какие-то экзотические тростниковые лачуги, жалкие и хрупкие. Дети, выскакивающие из пылающих и рушащихся строений, попадающие под пули бесстрастно нажимающих на спуск солдат. Да, именно беспристрастных, камера показала их лица вблизи. Для них это обыденная работа, никаких эмоций.

— У них нет больше зерна, они отдали последнее. Но хунте все равно: где хочешь найди, вынь да положь! А хочешь еще войнушку?

Камера взлетела и опустилась в какой-то то ли полупустыне, то ли каменистой степи. Бородачи с автоматами, правда, немного другие, прячась за камнями, вели огонь по засевшей на холме рассредоточенной группе полуобнаженных чернокожих людей, вооруженных копьями, луками и стрелами. И, несмотря на примитив, упражнялись они со своими нехитрыми орудиями настолько лихо, что то и дело кто-нибудь из бородачей падал со стрелой в горле или копьем в менее важной части тела. Но темнокожие бой проигрывали, а за спинами бородачей вдалеке стоял пикап с минометом в кузове, и еще трое воинов аллаха разворачивали его, чтобы вести огонь по холму, на котором чернокожие засели.

Камера поднялась выше — там дальше, за спинами защищающихся, примерно в полукилометре, лежало селение — конусообразные вигвамы, из которого беспорядочной толпой убегали чернокожие люди, в основном женщины, тащащие орущих и визжащих детей. Взрыв. Бородачи из пикапа открыли огонь сразу по селению, видно желая деморализовать противника. Кровавые ошметки рук, ног, тел полетели в стороны…

— Судан. Лица… хмм… арабской национальности освобождают «свои» земли, данные им аллахом, от незнамо каким боком оказавшихся тут дикарей-неверных, — презрительно скривилась блондинка. — Самое интересное, что эти дикари жили на этих землях задолго до того, как арабы узнали, кто такой Мухаммед. Это не только войнушка, Михаил, это еще и геноцид, но какое тебе до всего этого дело, комнатный наш малыш, верящий телевизору!

Камера вновь взлетела и опустилась в центре большого города. Вокруг простирались наши типовые советские дома-коробки. Юркнула в один из них, грязный, замызганный, с выбитыми окнами подъездов. По виду — типичная общага.

Маленькая комнатушка. Двое подтянутых накачанных коротко стриженных молодых людей крепко держат молодую симпатичную девушку лет двадцати, пока третий ее… м-да! Девушка что-то кричит, пытается вырваться, но парни… Пардон, это не парни. Эти уроды только посмеиваются и весело перебрасываются словами друг с другом. Камера взлетела к потолку, и я увидел огромный, на пол-лица, синяк у девушки. Кулаки непроизвольно сжались.

— Ну, думаю, комментарии излишни. Тут подумала, что Судан, Сомали, Бангладеш — это как-то далеко. Не втыкает. Вот тебе Самара, джедай. Извини, довольно банальная сцена, никаких смертоубийств или запредельщины, типовое изнасилование… Сейчас поищу что поинтереснее. — Её глаза снова вспыхнули золотом.

— Нне ннадо… — прошептал я.

Глаза потухли. Усмешка:

— Дрейфишь, Скайуокер? Конечно, это тебе не бандюков по саунам мочить. Тут нервы надо крепкие. Ну, так ты понял про мои цели? Про мир, любовь и братство в цепях?

Пауза, и снова на пол-леса:

— Да, в цепях! Потому что иначе с вами нельзя! Вы — дерьмо! Пыль! И сами себя такими сделали благодаря пресловутой свободе!

Немного успокоилась, взяла себя в руки — вспомнила, кто она. Спокойно проговорила, видимо, считывая, что время переговоров, несмотря на все наши… Недопонимания… Не прошло:

— Я не хочу подавить вас полностью, как вид, джедай, лишив всех привилегий. Но ограничить этот беспредел необходимо. Я не лишу вас творчества, вы и дальше будете подобны нам, но…

— Но мы будем знать свое место, — пискнул я, перебивая. — Знать, что мы всего лишь чьи-то комнатные собачки.

Звучало жалко.

— А давай спросим у той девочки в общаге, хочет ли она быть чьей-то комнатной собачкой? — сузились глаза Свкточки, за которыми прятался приступ гнева. — Жить в спокойствии, уюте и уверенности в завтрашнем дне? Учиться, работать, воспитывать детей? Или пусть эти ублюдки трахают её дальше?

— Знаешь, крошка, у некого шамана из племени Юду цели один в один как у тебя. — Я криво усмехнулся.

— Нет, милый, это скорее у тебя его цели, — парировала она. — Он хочет сместить равновесие, в целом оставив все по-прежнему. Я же это равновесие уничтожу. Вместе со свободой и демократией. Истинной свободой, данной вам по недоразумению и большой ошибке. И истинной демократией, возможностью самим принимать важные решения.

Она встала, задумчиво обошла меня кругом и величественно произнесла:

— А сейчас я последний раз спрашиваю, согласен ли ты встать под мои знамена? Я не хочу поработить этот мир, ты всё сам видел и понял. Вы просто не будете нами. У вас останется власть, множество уникальных способностей, доступных кроме вас разве что драконам. Ты не представляешь себе, насколько это большая честь!

— В обмен на цепи и промывание мозгов… Со спутников.

— Не только спутников. Спутники — первый этап.

Пауза.

— Да, цепи и промывание. Ограничение. Потому что без них ты сам видишь, что вы делаете с собой и планетой.

Я с иронией посмотрел ей в глаза:

— Позорим вас, высших существ.

Она пренебрежительно скривилась.

— Нет позора в поступках маленького неразумного ребенка. Но есть ответственность взрослых за его поведение.

— Нет.

— Что, «нет»? — не поняла она.

— Не хочу. Я не хочу становиться твоим слугой, местным локальным божком, Лилит.

Светочка приторно вздохнула.

— Подумай, в тебе говорят боль и обида. Но тебе нужно было дать урок, это необходимо, извини. Прости меня и взвесь всё заново, с холодной головой.

— Нет, ваше высочество, — выдавил я и спокойно, не менее величественно, улыбнулся. Там, в кафешке, я не мог принять решение. Теперь же его принял. Окончательное и бесповоротное. И пусть она меня сейчас убьёт, я не отступлюсь.